Пыль грез. Том 2

– Радостно смерть приносящий! Да, вы тогда были такими праведными дураками! А теперь из братьев остался только ты, как терновый шип, который нельзя вытащить! Расскажи, Силкас Руин, какое великое дело ты выбрал на этот раз. Расскажи о достойных сожаления, но необходимых жертвах, устилающих твой жуткий путь! Не думай, что я осуждаю тебя – или вот этот смертный, если можно понять правду из его слов. Добро пожаловать в хаос, Силкас Руин! И ты, и этот ребенок-пламя рядом с тобой, и Килава, если на то пошло!

На ее слова Силкас нахмурился.

– Говори, что ты утаиваешь, заклинательница костей.

– Услуга за услугу? Хорошо. Эстранн собрал Старших. Сечул Лат, Кильмандарос, Маэль… а теперь и Драконус. Да! Если вы прячетесь изо всех сил, то теряете связь с этим дрожащим миром – вы слепнете. Твой брат мертв, Силкас Руин. Драгнипур разбит. Драконус свободен в этом владении, в его руках Тьма – и что видит его старая любовь, когда снова смотрит на нас? Ты уже приветствовал мать, Силкас? Почувствовал на своем челе ее прикосновение? Думаю, нет. Она, наверное, горюет о любимом сыне, в ком черное пламя ее любви горело так ярко. А истинную злобу и презрение приберегает для…

Торант тыльной стороной ладони с размаху ударил Олар Этил в лицо; она повалилась, гремя костями. Стоя над ней, он понял, что держит в руке меч.

– Злоба, говоришь, ведьма? Ну да, тебе ли не знать. А теперь запахни костлявую челюсть и больше не открывай.

Ее черные глаза впились в него, будто когти, но он даже не дрогнул. Разрушение? Ах ты, костлявая сука, я боюсь только, что его не будет. Он отступил на шаг и взглянул на Силкаса.

Воин выглядел таким уязвленным, что было удивительно, как он еще стоит на ногах. Он обхватил себя руками и съежился. Из глаз текли слезы, поблескивая на щеках алым. Торант увидел, как Риадд, с искаженным от расстройства лицом, шагнул к спутнику, а потом развернулся к Олар Этил.

Торант преградил ему путь.

– Возвращайся, – сказал он. – Сейчас не время. Утешь друга, Риадд. Я уведу ее отсюда.

Юный воин дрожал, его глаза сверкали от ярости.

– Она не…

– Не последует за мной? Последует. Риадд. Время атак прошло…

Риадд замер, распахнув глаза.

– Атак. – И кивнул. – Да, понимаю. Да. – Он еще раз кивнул и повернулся кругом, готовый всей силой юности помочь неожиданно разбитому старику.

И он превзошел, и лидерство теперь принадлежит ему. Вот так просто. Торант убрал меч в ножны и запрыгнул на коня. Подобрал поводья, бросил последний испепеляющий взгляд на Олар Этил – никуда не денется – и ударил пятками в бока скакуна.

По следу фургона, на восток и юг. Он не оглядывался, но через какое-то время увидел клубы пыли над близким холмом. Она с ним. Вижу тебя, гнилая промежность, но признаешься ли ты, что я только что, вероятно, спас твой жалкий мешок с костями?

Это вряд ли.

Солнце золотило грубый фасад каменной башни; фигура цвета золота и бронзы стояла над второй, коленопреклоненной, согнувшейся и закрывшей лицо руками.

Оба не шевелились и после того, как солнце село и тьма захватила небеса.

Был среди баргастов старик, умом слабый, привыкший натягивать на плечи драную, облезлую волчью шкуру и падать на четвереньки, словно обретая свое истинное «я». Словно бессловесный зверь, умеющий только тявкать и выть, он бросался на стаю лагерных псов, пока не усмирял всех ошарашенных, дрожащих животных. Он пытался делать и другие вещи, но Сеток и вспоминать об этих печальных мерзостях не хотела.

Гигантская равнинная волчица Баальджагг напоминала Сеток об этом старике. Шкура, потертая и паршивая, местами свисала драными полосами. Пасть все время разинута, обнажая крупные коричневые клыки, словно бросающие постоянный вызов миру. Черные глазницы волчицы не оставляли Сеток, молчаливо беседуя с ней. «Я – смерть, – говорили они. – Я твоя судьба, судьба всех живущих. Я то, что останется. Покинув мир, я оставлю только это».

Сеток не могла представить, что такого случилось с тем стариком, что он захотел быть волком. Что застряло в его мозгу, лишив всех представлений о собственном «я»? Разум хранит много тайн. В мозгу есть множество истин; их мощь, скрытая внутри, абсолютна. Преврати одну истину в ложь, и человек станет волком. А его плоть и кости вынуждены подчиниться, изменяясь. Вместо двух ног – четыре, вместо человечьих зубов – волчьи клыки: новые формы и новые цели, чтобы подтвердить ложь.

Но подобная ложь не обязательно так очевидна, как в случае со стариком и его сломанным мозгом, да? Можно ведь потерять свое «я» не так явно. Сегодня я один человек. Завтра – другой. Видите меня истинную? Никто не скован. Я не привязана к единому «я», но представляю множество разных. Значит это, что я больна? Сломана?

И поэтому не могу обрести покоя?