– Родители, – продолжала Ханават, – решают, иметь детей или нет, но детей не выбирают. И дети не выбирают родителей. Да, существует любовь, но существует и война. Есть сочувствие и есть ядовитая зависть. И если наступает мир, то это лишь передышка от истощения в борьбе за власть. Бывает, очень редко, настоящая радость, но этот прекрасный, восхитительный момент быстро проходит, и на всех лицах читаешь печаль – как будто то, что обрел, навеки будет вспоминаться как потеря. Можно испытывать ностальгию по минувшему мгновению? О да, и сладко-горькую. – Она допила чай. – Этот шепчущий змей прошептал мне ложь в последний раз. Я придушила засранца. Я привязала его шею и хвост к двум лошадям. Я размолола все его косточки в пыль и развеяла его по ветру на все четыре стороны. Из его кожи я сделала гульфик для самого уродливого пса в лагере. Потом взяла этого пса…
Рафала и Шелемаса смеялись, и все громче с каждым новым описанием мести Ханават.
Сидящие у других костров воины оглядывались с улыбками на старую беременную Ханават, развлекающую двух молодых женщин. И среди мужчин зарождалось любопытство и некоторое беспокойство: у женщин есть мощные секреты, и нет секретов более мощных, чем у беременных, – чтобы понять это, достаточно просто взглянуть в лицо махиби. Женщины, поглядывавшие на Ханават, но, как и мужчины, не разбирающие слов, тоже улыбались. Чтобы утешить мужчин своей роты? Возможно, но тогда улыбка была бы инстинктивной, рожденной из привычки.
Нет, они улыбались, слыша в голове настойчивый шепот змея грез.
В воздухе разлился аромат? Он несется по всему лагерю хундрильских «Выжженных слёз»?
В походной палатке Военного вождя сидел Голл; и живот, наполненный элем, свисая над ремнем, напоминал бочонок. Голл оценивающе разглядывал расхаживающую перед ним женщину с волосами цвета стали. В стороне сидел баргаст из гилков, Спакс, еще более пьяный, чем Голл, и покрасневшими глазами следил за Смертным мечом, которая пыталась вытащить из Голла последние подробности относительно малазанцев. Откуда такая неопределенность? Разве изморцы не дали клятву служить адъюнкт? Эх, если бы королева Абрастал видела то, что видит он! Впрочем, ее бы интересовали неважные вопросы, правда? Хотела бы узнать – слабеет ли великий союз… и все такое.
И пропустила бы главное, то, что на самом деле интересно и явно относится к сцене перед его глазами.
Жены вождя не было видно, и у Спакса уже мелькнула мысль, что пора идти. А то кто знает, когда Кругава заметит – и заметит ли вообще – выражение глаз Голла; и что тогда сделает? И все же Спакс развалился на кожаном сиденье трехногого стула; двигаться не хотелось, так ему было удобно, и, надо признаться, он с восхищением следил, как она выстреливает вопросы в постепенно соловеющего Голла. Когда она осознает, что он уже перестал отвечать? Что, несмотря на ее атаки, он давно уже не защищается? Так хотелось увидеть этот момент – и выражение ее лица можно было бы унести с собой и вспоминать всю жизнь.
Что нужно, чтобы она заметила? Чтобы он вытащил хобот и прицелился? Так годится? Или чтобы начал выбираться из одежды? Нижние боги, пускать слюни уже недостаточно.
Ему пора идти. Но им придется тащить его из палатки прочь. Давай, Кругава, ты можешь. Я знаю, можешь. Женщина, взгляни еще раз на мужчину, с которым говоришь. Нет, никуда он не пойдет.
А она прямо вся завелась. Что-то про ослабляющее изморцев решение, или про недостаток доверия – внезапная угроза из рядов самих Серых шлемов. Кого-то не хватает в структуре командования, нарушен необходимый баланс. Молодой человек с непомерными амбициями – будьте прокляты, болотные духи! Он слишком пьян, чтобы понять хоть что-то!
Глава двадцать первая