– Шайхи вернулись домой и в то же время никогда еще не были так далеко от дома. Простит ли их Мать Тьма? Отдаст ли им город? Признает ли наследниками тисте анди?
– В таком случае, может статься, Санд, ты здесь все-таки не зря.
Она вгляделась ему в глаза – и ее обожгло сострадание, которое она в них увидела.
– Что ты имеешь в виду?
– Тебе нужно будет убедить Мать Тьму, чтобы она все это сделала. Ради шайхов.
– Матери Тьме нет дела до таких, как я.
– Расскажи мне, в чем вообще заключалась эта затея с заложниками.
Прямо мысли читает. Она отвернулась, вгляделась в скользящую под мостом замусоренную реку.
– Первые Семейства враждовали. Власть переходила из рук в руки. Мы же были той монетой, которой они обменивались. Пока нас не тратили, пока… –
– Санд?
– Что?
– А заложников когда-нибудь убивали?
Она отрицательно покачала головой.
– До самого конца – нет. Но потом все… посыпалось. Всего-то и нужно, – сказала она, чувствуя, как туманят голову воспоминания, – нарушить одно правило, один-единственный закон. Нарушить – и не быть призванным к ответу. Как только такое случается, стоит пройти первому потрясению – и рушатся уже все законы. О достойном поведении не остается ни малейшего представления. И псы внутри каждого из нас срываются с привязи. Вот тогда-то, Вифал, – она встретилась с ним взглядом, увидела, что ему больно, но все равно продолжила: – мы и показываем себя такими, каковы мы есть. Не животными – много хуже. Такими, каковы мы глубоко внутри. Ты видишь пустые глаза тех, кто совершает один ужасный поступок за другим, и никто, никто при этом ничего не чувствует.
Ее била дрожь, он крепко прижал ее к себе – иначе она упала бы на колени. Сандалат уткнулась лицом в изгиб между его плечом и шеей. И приглушенно добавила:
– Лучше бы ей было к нам не оборачиваться. Я скажу ей «уходи» – мы и тогда были недостойны, и теперь лучше не стали. Я скажу тебе… ей…
– Санд…
– Нет, я стану ее умолять. Отвернись. Любовь моя, умоляю,
– Санд, шайхи…
Казалось, раскачивается сам мост под ними. Она изо всех сил вцепилась в Вифала.
– Шайхи, любовь моя. Нашли нас.
Она зажмурилась.
– Ну?
Коротышка поправила пояс с ножнами.
– Что – ну?
– Подойдем к ним и поговорим, дорогуша?
– А то давай лучше тут постоим. Авось да уйдут?
Умница фыркнула и зашагала вперед.
– Тьма, тьма, тьма, – бормотала она на ходу. – Сплошная тьма. Достала уже эта тьма. Запалить лес, что ли, или домик-другой? Огонь сразу все решит. И светильники. Огромные. Факелы. Масляные лампы. Белым все выкрасить.
– Так и будешь причитать, пока не подойдем? – уточнила Коротышка, державшаяся на шаг позади.
– Эта женщина, она словно с одного из изображений на храмовой стене сошла.
– Может, и правда сошла?
– А потом что сделала, заблудилась? Караульные видели, как они сюда по дороге шли. Я к тому клоню, что этот город ее народом построен. И у нее на него прав побольше, чем у шайхов. Что может осложнить дело.
– Думаешь, ей новые соседи не понравятся? Ей же хуже будет. С ней всего-то один мужик. А сама, похоже, больная какая-то.
На этом беседа закончилась, поскольку они приблизились к чужакам.
Мужчина вперил в них взгляд, не переставая поддерживать женщину, которую держал в объятиях.
– Привет! – сказал он.
Торговое наречие. Умница кивнула.
– Аналогично. Из мекросов?
– Угадано верно, – ответил он. – Меня зовут Вифал. А вы – летерийки, не шайхи.
– Угадано верно, – откликнулась и Умница. – Мы – почетная гвардия королевы. Я – капитан Умница, а это – капитан Коротышка. Твоя женщина больна?
– Она – тисте анди, – ответил он. – Родом из этого города.
– Вот как, – произнесла Умница и бросила на подругу взгляд, в котором читалось: а
Коротышка прокашлялась.
– Ну, коли уж речь о возвращении домой, давайте мы вас проводим.