Пыль грез. Том 2

Так слушай же заклинания
И я растяну твою радость
В полном склепе их ровно дюжина
Кто мертв, сам прочтешь по лицам
Зимние месяцы долги

Щиты разлетаются вдребезги
Военные ритмы фальшивят
Счет зарубок ведут в гробницах
Снег все под собой сокроет
В небе брызги чернильные – вороны

Вперед выползают младенцы
Их ручонки вопят о защите
Но шлемы колеблются вихрем
Кровь вокруг родника после битвы
Чем свежее, тем ярче кажется

Трупы любят время поминок
Стены склепа трубят о разгроме
Что умеет прикинуться славой
Под ногой плотный слой из павших
Каждый год умирает весна

Так слушай же заклинания
Историю пишут для воронов
Красногубые дети с глазами
Что моргают на языке
Лету, видно, не будет конца

«Приветствую время войны» Галлан

Темнота, о город тьмы, скрывает твое уродство.

Они взошли на мост. Сандалат опиралась на плечо мужа, чья спокойная сила ее сейчас одновременно радовала и раздражала.

– Так ты что же, совсем не видишь?

– Санд?

Она покачала головой.

– Неважно. Сам воздух словно живой. Неужели ты не чувствуешь? Вифал, ну хоть это-то?

– Твоя богиня, – ответил он. – Ну да, жива – и плачет.

И это было правдой. Мать Тьма вернулась в печали, скрутившейся горестным узлом. Темнота беспомощно сжимала кулаки, словно вдова, из последних сил пытающаяся удержать потерю. Да, потерю, случилась какая-то утрата. Она снова к нам повернулась, но скорбит. Глаза опущены, она на нас не смотрит. Она здесь, но скрыта за вуалью. Что за горький дар ты нам преподносишь, Мать Тьма.

Силы к ней возвращались, но очень медленно. Воспоминания щелкали челюстями по сторонам, словно голодные волки. Харканас. Сандалат цеплялась за правую руку Вифала, ощущая могучие мускулы, канаты его воли. Он из тех мужчин, что похожи на умело выкованный меч – снаружи жесткие ножны из грубой кожи, но их содержимое способно гнуться – если потребуется. Такого мужа она недостойна. Это до боли очевидно. Возьми меня в заложницы, муж мой. Это я, по крайней мере, понимаю. С этим способна жить. Хотя в конце концов и не выдержу – нет, гони прочь эти мысли. Подобных воспоминаний никто здесь не заслужил.

– В городе горят огни.

– Верно. Здесь… живут.

– На развалинах поселились дикари?

– Разумеется, нет. Это шайхи. Мы их нашли.

– Значит, добрались и они?

Она кивнула.

За десять шагов до того, как мост кончился, он ее остановил.

– Санд. Скажи мне еще раз, зачем ты хотела их отыскать. Чтобы предупредить, верно? О чем?

– Уже поздно. Галлан их отослал, теперь его призрак тянет обратно. Он на них проклятие наложил. Сказал, что они могут уйти, но заставил запомнить достаточно – в самый раз, – чтобы принудить вернуться.

Вифал вздохнул, по его лицу было видно, что прозвучало неубедительно.

– Народу, Санд, нужно знать, откуда он пошел. Особенно если он прожил без этого знания не одно поколение. Они ведь всегда были беспокойным племенем, верно? И почему, как ты думаешь?

– Тогда мы все беспокойны, Вифал, поскольку в глубине души никто из нас не знает, откуда мы пошли. И куда направляемся.

Он скорчил гримасу.

– В основном-то всем наплевать. Но хорошо, будь по-твоему. На шайхах проклятие. Предупредить их ты не успела. И что теперь?

– Не знаю. Но то, что осталось у них от андийской крови, давно уже утонуло в крови человеческой. Ты найдешь в них подходящее общество, и это уже хорошо.

– Кроме тебя, Санд, мне никакое общество не требуется.

Она усмехнулась.

– Очень мило с твоей стороны, но полная ерунда. Попробуй взглянуть на это вот как. Я принадлежу земле – вот этой самой земле. Ты – дальнему морю. А шайхи? Эти – Берегу. Здесь же и сейчас мы с тобой стоим на мосту. – Она скривилась. – Я почти что вижу лицо слепого поэта. Почти что вижу, как он кивает. Когда горе делается невыносимым, Вифал, мы себе глаза начинаем выцарапывать. Сам подумай, что это про нас говорит?

Он пожал плечами.

– Я, Санд, за тобой не поспеваю. Попробуй рассуждать попроще.