Пыль грез. Том 2

– Первые отряды, сформированные для набегов нами, далхонцами, – задолго до того, как нас завоевали, – были теми еще бандами. По сути, на грани самоубийства. Видишь ли, ни одна из женщин не упускала возможности к ним присоединиться, так что в результате отряды состояли примерно пополам из женщин и мужчин. После чего начинались всевозможные сложности с семьями и сосватанными парами – поскольку муж и жена не всегда оказывались в одном отряде; бывало так, что один из двоих вообще не уходил воевать. Потом неделя-другая похода, ну и… сам понимаешь, боевой азарт и похоть из одной титьки сосут. Поэтому, чтобы каждая деревня сама себя потом не уничтожила во взаимной вражде, ревности и всем таком, было решено – когда воин, будь то мужчина или женщина, в браке или сосватанный, отправляется в поход, все прежние обязательства на это время не считаются.

– Ага. По-моему, вполне разумный выход.

– Как сказать. Почти сразу оказалось, что из любой деревни в поход одновременно отправляется добрая дюжина отрядов. Так что дома почти никого не остается. Когда у тебя есть выбор между тем, чтобы жить по правилам – пусть даже вполне удобным, – или же на время от них отказаться, что ты, спрашивается, выберешь? Потом сделалось еще хуже – когда новости разошлись по другим деревням и там восприняли ту же практику, отрядов стало так много, что они начали сражаться друг с другом. Окончилось все нашей первой полномасштабной войной. Поскольку кому охота быть жалким земледельцем или пастушкой с одним-единственным супругом, когда можно сделаться воином и трахаться каждую ночь с кем-то новым? В той междоусобице сама Далхонская конфедерация-то едва уцелела.

– И что же ее спасло?

– Две вещи. Истощение – хотя нет, тогда получается три. Значит, истощение. Затем то малоприятное обстоятельство, что на самом-то деле даром ничего никому не достается. Ну и наконец, даже если забыть о неминуемом голоде, девять месяцев спустя на нас обрушилась целая орава вопящих младенцев. По сути дела, взрывной рост населения.

Флакон уже хмурился.

– Знаешь, Уголек, можно было ведь просто сказать «нет». Поверь, мне не впервой.

– Я, Флакон, целиком отринула далхонские обычаи, когда записывалась в малазанские морпехи.

– Ты мне сейчас специально голову морочишь?

– Нет. Просто хочу сказать, что разрываюсь на части. Один воин уже давно меня добивается, вот только пловец из него так себе, а на какой он сейчас барже, я даже и не знаю. И, собственно, не думаю, что я ему обещала что-то определенное. Но потом, там, на корме – где сейчас самое веселье, – там есть один солдат, из тяжелой пехоты, что похож на мраморную статую – знаешь, такие выступают из воды рядом с Каном во время отлива. Подобен богу, только без водорослей…

– Все понятно, сержант. Вижу, к чему ты клонишь, вернее, к чему склоняешься. Я ему не соперник, и если только он сам согласен…

– Он-то согласен, но если с ним перепихнуться, возможны осложнения. Боюсь, как бы во мне собственнические инстинкты не проснулись.

– А со мной подобное маловероятно?

– Просто мысли вслух.

Флакон смотрел на бурлящую внизу темную воду и думал, как быстро уйдет на дно и сколько времени нужно, чтобы захлебнуться, если не сопротивляешься.

– Да уж, – пробормотала она, – похоже, не слишком-то воодушевляющее было приглашение.

– Хорошо сказано, сержант.

– Только это не все.

– А что там еще осталось?

Можно еще, прежде чем прыгать за борт, вены себе вскрыть. Чтоб не так страшно было.

– У меня бывают предчувствия по разным поводам, иногда и насчет людей. Всякие необычные ощущения, что-то вроде любопытства. И я уже поняла, что этих предчувствий лучше всего по возможности слушаться. В твоем случае мне вот тоже кажется, что с тобой имеет смысл познакомиться поближе. Поскольку ты больше того, кем кажешься на первый взгляд, – потому-то Скрип и не хочет про тебя разговаривать.

– Очень мило с твоей стороны, сержант. Давай, пожалуй, так – разделим с тобой раз-другой трапезу в ближайшую пару дней, да этим и ограничимся. Во всяком случае, до лучших пор.

– Что ж это я, все испортила? Ну и ладно, времени у нас навалом. Пока, Флакон.

Яд паральта, скажем, баночку, кинжал в сердце, чтоб не ограничиваться одними венами, а потом уже за борт. Утонуть? Да с радостью. Он слышал удаляющиеся шаги, ожидая, что она вот-вот остановится, чтобы отряхнуть его прах со своих подошв.

Бывают недоступные женщины. Это факт. Есть такие, к которым можно подойти, а есть и такие, на которых можно только глядеть издали. Сами женщины тоже в мгновение ока делают аналогичные вычисления – подойти, или же просто перешагнуть, или же бежать прочь со всех ног.

У обезьян все то же самое. У мартышек, у попугаев, у огненных змеек – весь мир есть не что иное, как набор удачных и неудачных сочетаний, позиции и позы, бесконечное оценивание совместимости. Удивительно, как только самые бесполезные из нас вообще ухитряются размножаться.