Пылающий бог

– Хватит! – заорала Рин, но слова из-под кляпа прозвучали слабо и нечленораздельно. – Не нужно, пожалуйста! Дацзы! Дацзы! Скажи им!

Дацзы избегала ее взгляда.

– Свяжите ей ноги как следует, – хладнокровно велела она, словно приказывает слугам передвинуть стол. – Поставьте ее прямо. Камни сами сделают остальное.

Рин всеми способами пыталась сбежать – брыкалась, извивалась, повисала на руках у солдат. Все бесполезно. Они были сильны, а она слишком ослабла – изнурена голодом, ранами, обезвожена.

Она больше не видела выхода. Рин оказалась в ловушке и даже не может умереть.

– И что дальше? – спросил солдат.

– А теперь гора сама все сделает.

Дацзы запела на языке Кетрейдов, и скалы ожили.

Рин в ужасе смотрела на основание пьедестала. Поначалу казалось, что его движение мерещится ей в призрачном свете факелов, но потом Рин ощутила ледяное прикосновение камня к лодыжкам – скала поглощала ее, создавая неподвижную оболочку на коже. Рин не успела ничего сделать, и за несколько мгновений камень добрался уже до коленей. Когда камень поднялся до талии, солдат выпустил Рин и отпрыгнул. Теперь верхняя часть ее тела была свободна, но это уже не имело значения – как бы она ни билась, Рин не могла избавить ноги от каменных объятий. Через считаные секунды камень подобрался к груди, сковал локти в согнутом положении и подобрался к шее. Рин запрокинула голову, пытаясь оставить свободным от камня хотя бы нос. Но все бесполезно. Камень уже был на лице и смыкал глаза.

И вот зрение померкло. Рин больше ничего не слышала. Не чувствовала даже камень на коже, он слился с ней воедино, как естественная оболочка, полностью ее обездвижившая.

Рин больше не могла пошевелиться. Не могла пошевелиться.

Она попыталась напрячь мышцы, чтобы сломать каменную оболочку, но та осталась неподвижной, а ее лишь охватила паника, усиливаясь с каждой секундой.

Она не могла дышать. И поначалу даже обрадовалась – ведь без воздуха она скоро потеряет сознание и пытка прекратится. Легкие горели и разрывались. Очень скоро она вырубится. Скоро все будет кончено.

Но ничего подобного не случилось.

Она тонула, постоянно тонула, целую вечность, но не могла умереть.

Рин хотелось закричать, но она не могла. Так хотелось дернуться или хотя бы пошевелиться, что разрывалось сердце. И даже это было бы к лучшему, ведь лучше быть мертвой, чем стоять неподвижно до скончания времен.

Сама мысль о том, что эта пытка будет продолжаться бесконечно, день за днем и год за годом, была пыткой.

«Лучше бы я прыгнула, – думала она. – Лучше бы я умерла».

Эта мысль снова и снова крутилась в голове, единственная отрада в новой ужасающей реальности.

«Лучше бы я умерла. Лучше бы я умерла. Лучше бы…»

Мысль о забвении превратилась в фантазии. Рин представляла, что на самом деле спрыгнула, воображала короткое и захватывающее дух падение и хруст костей о дно колодца, за которым последует благословенная пустота. Рин так много раз прокручивала в голове эту последовательность, что на краткий миг ей удалось обмануть саму себя и решить, что она и впрямь это сделала.

Она просто не могла бесконечно выносить этот ужас. Паника наконец отхлынула, сменившись глубокой безнадежностью. Тело смирилось с действительностью – она не сбежит. И не умрет. Она будет вечно стоять здесь, не мертвая, но и не живая, в полном сознании.

У нее не осталось ничего, кроме собственного разума.

Когда-то Цзян научил Рин медитировать, на несколько часов очищать разум, пока тело погружается в мирное полузабытье, становится пустым сосудом. Несомненно, именно так он и выживал здесь все это время, вот почему он вошел сюда по собственной воле. Как бы Рин хотелось овладеть этим навыком. Но ей никогда не удавалось добиться такой внутренней неподвижности. Рассудок восставал против скуки. Мысли начинали блуждать.

Ей не оставалось ничего другого, кроме как обратиться к воспоминаниям, чтобы хоть чем-то заняться. Она перебирала их, отбрасывала одни и наслаждалась другими, смакуя каждую деталь. Вспомнила Тикани. Те прекрасные теплые вечера, которые она проводила в доме учителя Фейрика, как они обсуждали прочитанные книги и Рин получала новые. Вспомнила, как играла с малышом Кесеги во дворе, изображая разных животных из императорского зверинца, рычала и шипела, чтобы его рассмешить. Вспомнила тихие минуты в темноте, минуты краткого отдыха, когда она была одна, не в лавке, далеко от тетушки Фан и могла дышать без страха.

Но Тикани не принес удовлетворения, и Рин мысленно перенеслась в Синегард, в это грозное и неприветливое место, о котором, как ни странно, вспоминала с самым большим удовольствием. Она вспомнила, как вместе с Катаем изучала книги в прохладных подвалах библиотеки, как наблюдала за ним – вот он запускает длинные пальцы во всклокоченную шевелюру и шуршит свитками. Вспомнила, как по утрам тренировалась с Цзяном в саду Наследия, вслепую отражая его удары.

Она исследовала каждую щелочку своего разума, вытащила на свет воспоминания, которых даже не осознавала. Те воспоминания, которые старалась забыть из страха, что они ее сломают.