Пыльные перья

– Да ладно? – Саша подскочила, отталкивая книгу и тем самым задавая начало цепной реакции. Раздался звон, сразу за ним – плеск, кружочек лимона поплыл по столу – единственная лодочка в чайной реке – ровно по направлению к монете.

– Дерьмо! – воскликнули они хором, пытаясь спасти книги.

Работали молча. В тишине. Саша ожидала, что это спровоцирует новый виток скандала, но Валли смотрела на нее как-то невыразимо грустно, задумчиво кусая нижнюю губу.

– Что мне с тобой делать?

Саша вздохнула. Не знаешь, что делать? Не хочешь задушевных разговоров? Крутись. И Саша крутилась. Как юла. Как пластинка. Как угодно.

– Получается, отец Грина был своего рода недобитым Хароном того времени? Брал деньги за переправу в Сказку? А Кощей Бессмертный в этом раскладе кто, Аид?

Валли смотрела на нее достаточно долго, чтобы Саша ощутила себя клинической идиоткой. Сказочный мир. Потусторонний. Дорожка для мертвых. Действительно.

– О… Точно.

Валли вздохнула, выкладывая последнюю пострадавшую книгу для просушки. Саша по ее лицу видела, что Валли сейчас сомневается в своих способностях преподавателя, как никогда в жизни, но Валли все же ответила:

– Это не был конкретно отец Грина. Змей тоже был не один. Скажем так… его предыдущая версия в цикле перерождений. Помнишь, как это работает? Архетипы Сказки вроде Кощея и Яги живут вечно. Остальные герои находятся в вечном цикле перерождений, вспоминают себя каждый раз заново и каждый раз повторяют один и тот же сценарий.

– Спасибо за еще один экскурс в Сказку, Валли. – Саша щурилась, задумчиво стучала пальцами по столу, пытаясь добраться до сути, Валли продолжала рассуждать вслух. Саша знала за ней эту привычку: Валли долго проговаривала, пока не доходила до истины, Саша часто слышала, как она негромко бормочет что-то за закрытой дверью кабинета.

– Но Змея уже давно нет. Гриша его едва помнит. Выходит, он не мог поделиться с колдунами остатками своих сокровищ. Да и зачем? И… Помнишь? Вечный Господин. Они что-то говорили про Вечного Господина, когда призывали всевозможные кары на мою голову. Вечный равно Бессмертный?

Саша повернула в пальцах опустевшую чашку, движение сопровождалось звоном перышек на браслете. Мне бы только не думать, не думать. Еще хоть минуточку не думать. Ни о чем.

– А зачем Кощею связываться с этой падалью? Особенно с учетом того, что у него под началом вся Сказка. Я имею в виду, да, они теряют силу, и они наполовину безумны. Но опускаться так низко? И тем более, насколько я помню, Кощей девушек похищал, а не убивал. Да еще так…

Валли хмурилась, что-то не давало ей покоя – возможно, просто весь ослепительный набор бессонных ночей, возможно, то, как она ненавидела терять контроль над ситуацией. В ее области всегда было спокойно. Никаких больших имен не упоминалось даже случайно, и вот они здесь, роют, кажется, туда, где их явно не слишком ждут.

– Я не знаю, Саша. Серьезно. Я понятия не имею.

Саша проснулась посреди ночи от того, что ее бережно укутывают в плед, и это был далеко не самый худший способ проснуться, по ее мнению. Она узнала его по запаху: так пахнут солнечные дни и так пахнет Грин. Если прислушаться, то пахло костром, раскаленной чешуей, лесом. Чистотой. Его парфюмом. Саша хотела уже потянуться, открыть глаза, провалиться в момент, он был действительно замечательным. Особенно когда душа, нежная и размягченная, только что вернувшаяся из страны снов, своих бед не помнит. К реальности ее вернул голос Мятежного:

– Грин, ускоряйся, я тебе точно говорю, она бы не умерла без этого.

Саше не нужно было открывать глаза, она, кажется, изучила обоих достаточно, чтобы представить Мятежного, небрежно опирающегося о стеллаж. Чтобы увидеть, как Грин пожимает плечами, и жест снова показался бы ей птичьим, если бы она успела его разглядеть.

Саша замерла. Показалась себе непроходимой трусихой. И почти не дышала все равно, понимая, что она совершенно не способна иметь дело сейчас ни с одним из них.

Не хочу. Не буду. И что вы мне сделаете?

В пледе было тепло, и, если достаточно сильно попытаться, можно уснуть обратно. Она ощутила прикосновение к волосам, еле заметное, он убирал выбившуюся прядь. Я от тебя все вынесу, мне кажется, кроме вот этой невероятной нежности. Саша не знала даже, не представляла, насколько быть злым проще, чем быть ласковым. Насколько резало ее это ощущение. Насколько проявления доброты со стороны Грина были близки к тому, чтобы заставить ее плакать. Он отозвался негромко:

– И все же укрытым спать приятнее, как думаешь, Марк?

Мятежный только фыркнул, его интонация сказала достаточно. Читать его было просто, он был прозрачен как стекло. А в душу влезть не получалось. Дети Центра свои души хранили спрятанными за сотней замков, будто в отдельной комнате, а сундуки охраняли три пса – они сами. Однажды Грин решил, что душа должна жить и дышать, и это было смело. Мятежному и Саше такое и не снилось.