Пыльные перья

– Ты закончил с ней возиться? Пойдем.

Саше хотелось рассмеяться. А ты не мог ведь злиться еще громче? Вот только Мятежного, огромного и в своих чувствах совершенно беспощадного (или беспомощного?), она знала достаточно, чтобы понять. Этот мог бы.

В темноте, надежно защищенная собственными опущенными веками, Саша слушала, как Грин поднимается, различала его шаги, все они могли двигаться совершенно бесшумно – их этому научили. Она не видела, что именно происходит, – различала шорох одежды. Голос Грина звучал теперь дальше, бесконечно усталый и такой же бесконечно ласковый. Саша не помнила его не усталым.

– Тебе обязательно получать по лицу, Марк? Каждый раз возвращаемся с новым приобретением. Тебе повезло, что твоя регенерация работает так, как она работает.

Марк отзывался негромко, слегка ворчливо, но, как всегда в присутствии Грина, знакомой ярости не было.

– Честно? Мне плевать, в каком состоянии мое лицо. – Его задача – нервировать присутствующих. Повреждения тут даже на руку.

Грин издал недовольный кошачий звук, Саша продолжала подглядывать и подслушивать, и ей было чуточку стыдно, а еще ей казалось, что здесь происходит что-то важное. Они понижали голоса, чтобы не разбудить ее, и Саша была готова им подыграть.

– Ты дурак, Марк. И мне на твое лицо не плевать, так что пойдем, приведем его в порядок.

Саша торопливо закрыла глаза, прилагая все усилия, чтобы изобразить достойную спящую, все еще не готовая к разговору, все еще иррационально перепуганная, под плед захотелось залезть сразу с головой. И именно поэтому она не заметила, что именно сделал Грин, и, может быть, ей бы хотелось знать. Так ты лучше готов. Так ты лучше понимаешь. Когда видишь все в настоящих цветах. Но голос Мятежного был почти рычащим, с ней он был бы злым, а сейчас – почти отчаянным:

– Ну что она может такого, что можно все остальное оставить за спиной?

В предложении не было ни одной буквы «р», он умудрялся рычать все равно.

«Ничего, – про себя отозвалась Саша, чувствуя, как сердце сбивается с привычного ритма, как холодно становилось даже под пледом. – Совершенно ничего. В этом и дело. Потому и страшно. Ничего».

Грин несколько секунд молчал, но вот его голос – и откуда в мальчишке столько любви к людям, как он находит для них место? Для них, искалеченных, уродливых, обожженных, измученных…

– Марк, что ты говоришь?..

И от всех нас он держит поводки. От всех нас. Ключи. И поводки. Не потому, что хочет ограничить нашу свободу, и даже не потому, что думает, что мы не умеем себя вести. Хотя стоило бы. Потому, что мы сами их ему вручили. Потому, что мы с Мятежным не хуже того лиса из сказки французского летчика. Мы очень хотели, чтобы нас приручили.

Мятежный звучал словно потерянный щенок, Саша снова рискнула приоткрыть глаза, чтобы тут же зажмуриться накрепко: это не для нее. Не для нее выражение на лице, будто он увидел нечто невыразимо ценное. И не ей смотреть, как у него едва заметно дрожат руки, как Мятежный утыкается в него лицом – по-собачьи. Мы оба спали бы у тебя в ногах. Но ты ведь не там нас хочешь видеть, Гриша?

– Нас всегда было двое, знаешь. Ты и я. Идеальная боевая единица. И вдруг появился кто-то третий, злой и насмешливый. Ей под силу все испортить. Ее нужно защищать. Я не хочу, чтобы эта защита стоила тебе жизни. И не хочу, чтобы это стоило нашей дружбы.

Саша все думала, что это ужасно глупо. И ужасно трогательно. И что Мятежный сказал так много, не сказав ничего. Марк говорил «наша дружба», а имел в виду «в моей жизни никого, кроме тебя, не было, я не хочу снова быть один, не поступай так со мной. Не бросай меня». Ведь «не бросай меня» – это про уязвимость.

– Мне нужно, чтобы ты понял, Марк. Саша – это Саша. А ты – это ты. И вы оба. Оба. Имеете значение. Наличие Саши в моей жизни не умаляет твоей значимости. – Он замолчал, потому что – это было понятно абсолютно всем – еще пара ласковых слов, и злая собака, чудовище и крокодил Марк Мятежный просто сломается. Саша не разобрала, что именно ответил Марк, но, будь она на его месте – на его месте представить себя всегда было существенно проще, – она бы сказала: «Ты всегда будешь значить больше». И не ошиблась бы.

– Пойдем. Пойдем, Марк, мы ее разбудим.

Мятежный позволил себя увести, будто успокоенный: никто не собирался красть у него Грина, никто бы не смог. Грина было так невозможно мало в этом мире, но на них каким-то образом хватало. Только с тобой он бывает послушен. Саша успела заметить, что они ушли, держась за руки.