Пыльные перья

Может быть, у нас и не было никогда другого выбора, как искать покой или отдушину друг в друге? Может быть, мы только здесь и могли оказаться? Мы – голодные и одинокие одиночества. Может, теперь будет легче? Может, я теперь вспомню, что хотела отсюда уйти? Как можно скорее и как можно дальше. А не все причины, по которым мне вдруг захотелось остаться.

За завтраком Саша слышала звон, она этот звук знала хорошо: это золотая струна, натянутая, надежно спрятанная внутри каждого. Звучащая только в самые лучшие моменты. Они завтракали, как всегда, вчетвером – это пережиток той эпохи, когда Валли отчаянно пыталась воспитать в них семью, а они так же отчаянно сопротивлялись. Семьи не вышло, а привычка по возможности есть вместе осталась. И это было почти забавно. Потому что Сашу невозможно было дождаться к завтраку, она часто просыпала. Потому что Грин очень часто не мог есть вообще, но все равно сидел здесь, пытался улыбаться, пил свой травяной чай. И, конечно, порой совершенно отвратительные комментарии Мятежного грозили превратить любой завтрак-обед-ужин в фарс. Но они собирались в столовой во флигеле все равно. Саше нравился мягкий ковер на полу и легкие шторы. Нравилось, что флигель, как и ее комната, – это будто не совсем Центр. Это будто выбраться ненадолго. И оттого было легче дышать.

Мы делаем это для Валли? Для себя? Больше, чем есть в одиночестве, я ненавижу только в одиночестве спать.

Но сегодня за завтраком была слышна золотая струна, и Мятежный улыбался так, будто прямо сейчас слышал хор ангелов, он даже мурлыкал себе под нос. Мятежный. Мурлыкал. Не рычал. Не плевался ядом. Мурлыкал. Саша прислушалась, и, кажется – кажется, – эта мелодия ей была знакома, она еле сдержалась, чтобы не фыркнуть, ситуация начинала действовать ей на нервы.

– Серьезно? Total eclipse of the heart так рано утром?

Саша ожидала чего угодно, но Мятежный только продолжал улыбаться – она не знала, что он это умеет, более того, она давно его не видела таким… трезвым? Таким спокойным? Почти торжественным. Будто в нем что-то важное сдвинулось, и Саша знала, что Грин может творить чудеса, но даже у него должен быть предел. Сам Грин, к слову, пытался или не пытался поймать ее взгляд. Саша, в свою очередь, делала все возможное, чтобы ни в коем случае не выяснить этого точно. Ей было стыдно, казалось, что она поступает нечестно, да черт знает, что ей еще казалось. Это не тот поворот жизненного сюжета, к которому она была готова прямо сейчас. Позже. И тут же злая пчелка тревоги или здравого смысла жалила ее под лопатку: а у нас есть это время? Сколько ему осталось?

Мятежный же выглядел оскорбленным в лучших чувствах.

– Бонни Тайлер – королева, Озерская. Имей уважение.

Саша чувствовала на себе взгляды, Валли ела в молчании, запах черного кофе плыл из чашки, для Верховной Ведьмы – кличка все же приклеилась – кофе варил всегда лично домовой Огонь.

Валли была готова вмешаться и пресечь конфликт. Саша бросила на нее взгляд. Валли казалась совершенно расслабленной, вот только все присутствующие помнили, как первый год вместе они ели как на поминках – без единого колющего и режущего предмета, ложками. Потому что Мятежный вполне способен был прикончить вилкой, а Саша за вилку схватилась бы и ринулась в бой против Мятежного просто потому, что была начисто лишена страха.

– Королева, Маречек, – это Глория Гейнор. И я надеюсь, что I will survive – твое полное отсутствие музыкального образования. А пока передай, пожалуйста, варенье.

Это был скорейший способ получить прекрасную лужу варенья на голову. В давящей тишине Мятежный передал блюдце и добавил:

– Конечно, держи.

Для Саши вопрос был открытым, кто из них удивился больше, но часто заморгала даже Валли. Саше не то чтобы хотелось все утро вымывать варенье из волос, но кто этот человек и что он сделал с Мятежным? И ровно в эту секунду это чувство подняло голову. Не детская обида и даже не хрустнувший переломанный позвоночник доверия между ними, не отвращение – черт знает что. Смотреть на чувство Саше не хотелось, но оно успело свить себе гнездо внутри.