Пышечка

Мы устраиваемся поудобнее, и экран ноутбука светится, обволакивая нас уютным мерцанием. Кино точь-в-точь соответствует заявленному на плакате, разве что главная героиня не носит платье из бумажного пакета. Митч явно смотрел этот фильм раз сто: он беззвучно шевелит губами, повторяя вместе с актерами любимые реплики, смеется за долю секунды до того, как прозвучит шутка, и корчит рожи перед страшными моментами. Я не большой любитель ужастиков, а потому благодарна ему за предупреждения.

Концовку я почти пропускаю, потому что не смотрю на экран, а не отрываясь наблюдаю за рукой Митча, которая медленно ползет к моей.

Нужно убрать руку.

Его мизинец касается моего.

Тут ноутбук взрывается.

Ну, то есть на самом-то деле по сюжету взрывается госпиталь с зомби, но я ведь не следила за событиями, поэтому от неожиданности взвизгиваю.

– Боже милосердный, что ты там делаешь со своей гостьей?! – вопит мама Митча.

– Показываю ей «Окончательную смерть три»! – кричит Митч.

– Я в порядке, мэм! – отзываюсь я.

По экрану бегут титры, и комнату окутывает почти кромешная темнота.

– Не хочешь перекусить? – спрашивает Митч.

Я умираю с голоду.

– Можно.

– На улице Доусон есть палатка с тако. Можем прогуляться, пока есть время.

Я иду за Митчем на кухню. Его мама сидит за столом, обложившись чеками и вооружившись древним калькулятором, на котором их печатает.

– Проголодались?

– Мы вообще-то хотим пройтись до «Тако от Таки».

Она снимает очки для чтения, и они повисают на цепочке у нее на шее, слегка покачиваясь на фоне футболки с котятами и клубками шерсти.

– Зачем же вам ходить, когда я только утром накупила всякой еды? Я сделаю вам сэндвичи с салями. Кроме того, в холодильнике еще осталась запеканка с курицей и спагетти. – Она оборачивается ко мне. – Не хочу хвастаться, но моя запеканка – это что-то!

– Мам, мы просто хотим прогуляться. Зачем из этого делать трагедию?

– Пустая трата денег, вот и все. – Она снова надевает очки. – Ну да ладно, все-таки вечер субботы. Возвращайся до полуночи.

•

Палатка с тако располагается на старой парковке. Сквозь трещины в асфальте пробивается сорная трава, как бы напоминая, что мы пришли сюда за тако, а не любоваться пейзажем. Рядом с киоском притулилась заржавевшая детская площадка. Ее словно бы выдернули из городского парка и швырнули на эту парковку. Мы пристраиваемся на лавке в кругу света, льющегося из окна палатки, только садимся с самого краю, как можно дальше от комаров.

Покончив с едой, мы забредаем на площадку. Я сажусь на качели, и Митч следует моему примеру. Цепи протестующе скрипят под его весом.

– Вкусные тако, – говорю я.

Он кивает.

– Тебе понравился фильм?

– Ну-у, кровищи было много. Но да, понравился.

– Так что, ты и правда подала заявку на конкурс красоты?

– Ага, подала. Я сама, конечно, в шоке. Мне нужно придумать номер для шоу талантов, а я ничего не умею. – Я отхожу назад вместе с качелями, отталкиваюсь и лечу вперед. – Не говоря уже об остальных девчонках, которые заявились на конкурс из-за меня. Я вроде как должна помогать им или типа того, но я сама понятия не имею, что делаю. И я, ну, в общем, чувствую за них ответственность.

Митч встает позади меня и мягко подталкивает каждый раз, когда я прилетаю назад.

– Знаешь, если ты не понимаешь, что делать, возможно, сначала стоит помочь другим?

Он раскачивает меня вперед-назад, пока я обдумываю эту мысль.

– Слушай, Митч.

– А?

– Ты ведь классно играешь в футбол, да?

– Говорят, что да.

– Спорю, тебе предложат стипендию в колледже.

Митч не отвечает.

– Что? – спрашиваю я. – Ты так не думаешь?

– Не знаю. Наверное, предложат. – Он прекращает меня раскачивать и снова садится на соседние качели, глядя в другую сторону. – Понимаешь, я не люблю заниматься обязаловкой. Я хорошо играю в футбол, но каждый сезон превращается для меня в испытание, которое нужно пережить.

Я не совсем его понимаю. Не представляю, как можно делать что-то очень хорошо, если ты не получаешь от этого удовольствия…

– От парня в таком городке, как наш, люди ожидают определенных вещей. Нужно играть в футбол, охотиться, рыбачить. Подростком я мало с кем дружил, но у меня был Патрик, и по выходным мы ходили на охоту вместе с нашими отцами.

– Ты охотишься? – спрашиваю я.

Ничего удивительного. У нас куда ни плюнь – сплошные охотники. Отвратительное занятие, но сама-то я не отказываюсь от мяса, так что не мне судить.

– Ну, типа того, – кивает он. – Я с детства охочусь. Мы ходили с отцом в лес, и он давал мне полбанки пива, пока мы ждали очередного зверя. Но когда нужно было стрелять, я всегда мазал. Я корил себя и говорил, что я плохой стрелок, а отец жутко злился. Я всегда бил мимо цели, всегда чуть-чуть промахивался. А потом отец начал понимать, что делаю я это нарочно.

В груди у меня теплеет от сочувствия. Иногда мне кажется, что именно те вещи, о которых мы не хотим говорить, окружающие больше всего и хотят от нас услышать.