Пышечка

Весь оставшийся день в глазах у меня стоят слезы и ждут, когда же можно будет наконец пролиться. После уроков я почти выбегаю на улицу. Мама разрешила мне ездить в школу и обратно на ее машине при условии, что я буду подбрасывать ее по утрам на работу и забирать по вечерам. Выехав с парковки, я даю волю слезам. Они текут по щекам, горькие и неутешные, как сердитые струи дождя на ветровом стекле.

Она должна меня понять. Уж кто-кто, а она – должна. Я торможу на красный свет и на мгновение прикрываю глаза, но вижу лишь тот вечер, когда нам было по четырнадцать. Знаю, это эгоистично и несправедливо, но я не идеальна, и она тоже. Если любишь человека, то принимаешь вместе с недостатками. Идешь на жертвы, чтобы поддержать его в трудную минуту и не дать окончательно слететь с катушек. Не слететь с катушек мне поможет только Эллен. Мне необходимо, чтобы она принесла эту жертву ради меня.

Позади меня сигналит автомобиль, и я вспоминаю, что вообще-то сижу за рулем металлической коробки весом больше тонны.

Я подъезжаю к дому и паркуюсь. Нужно как-то убить два часа, прежде чем ехать за мамой.

Я поворачиваю к себе зеркало заднего вида и промокаю слезы. «Не три, – сказала бы мама. – Аккуратно промокай, иначе глаза вспухнут».

После я вылезаю из машины, но вдруг замираю, все еще держась за ручку двери.

– Ты что тут делаешь?

Ровно на границе между дорогой и подъездной дорожкой, ведущей к дому, стоит Митч. На нем старая засаленная бейсболка и джинсы, кое-как заправленные в ботинки.

– Увидел, что ты плачешь…

Я с силой захлопываю дверь машины.

– И поэтому взялся меня преследовать?

Он краснеет.

– Я просто хотел убедиться, что ты в порядке, а не это… Не сталкерил тебя.

– Ладно. – Я закидываю рюкзак на плечо. – В общем, я в порядке.

А потом вдруг осознаю, что после инцидента в школьном коридоре мы вообще-то не разговаривали (если не считать эту неловкую разборку). И мне, между прочим, следовало бы извиниться.

– Разве ты сейчас не должен быть на тренировке?

Митч пожимает плечами.

– Пошли, – говорю я.

Он идет за мной через задний двор, и я предлагаю ему разместиться в одном из наших ржавых шезлонгов.

– Хочешь холодного персикового чаю?

Стащив бейсболку и демонстрируя нечесаную шевелюру, Митч утирает предплечьем пот со лба.

– Не откажусь.

Я захожу на кухню, швыряю рюкзак на стол и наливаю нам по стакану холодного чая. Сейчас самый странный сезон: за сутки успевают смениться все четыре времени года. Обычно его называют осенью, но здесь, на юге, это безумное сочетание зимы, весны, лета и осени. Однако, как бы там ни было, холодный чай скрасит любую погоду.

Я сажусь напротив Митча и протягиваю ему стакан.

– Чай мамин, – говорю я. – Рецепт бабушкин.

– Спасибо.

Несколько мгновений мы молча пьем.

– Прости за тот случай… в коридоре. Когда нам крикнули, что мы встречаемся.

– Все в порядке, – говорит он, потирая затылок.

Мне кажется, у каждой девушки есть свой фетиш – такое место на теле парня, от которого она тает. Вот для Эллен это руки. А для меня – загривок, где шея переходит в затылок. Мне так нравится ощущение в кончиках пальцев, когда проводишь рукой по ежику волос в этом месте… И когда я говорю «парень», я думаю о Бо: вспоминаю, как выглядывает у него из-под ворота тонкая серебряная цепочка. Потому что для меня он – единственный парень на свете.

Хотя, возможно, я ошибаюсь.

– Не понимаю, почему люди вообще должны ходить на свидания, – говорит Митч. – Если бы мы говорили «пойти потусоваться» или как-то еще, это облегчило бы жизнь. Но «свидание», господи, сразу задает какую-то высокую планку, до которой нужно допрыгнуть.

– Ага, именно.

Если забыть о паршивом первом свидании, то в Митче есть что-то невероятно уютное. Он производит впечатление человека, которого не нужно просить остаться: он и сам тебя никогда не оставит. Я тянусь вниз, вырываю цветок из маминой клумбы и кручу его в пальцах, пока стебель не становится совсем мягким.

– Я подала заявку на конкурс красоты «Юная Мисс Люпин».

– Что ж, если ты вспомнишь, как улыбаться, у тебя есть все шансы на победу.

Я шлепаю его по плечу.

– Тебе это не кажется странным?

– Что ты решила участвовать? – Он едва заметно улыбается. – С чего вдруг?

– Не знаю. Я вроде как не очень-то похожа на королеву красоты.

– Ну, мне кажется, это просто не в твоем духе. Но если хочешь знать мое мнение, то ты для этого конкурса слишком хороша.

Теперь у меня горят щеки.

– Спасибо.

– Я хочу, чтобы мы стали друзьями, – говорит он.

Мне нужен друг. Мне отчаянно нужен друг.

– И я тоже. – Я встаю.

Он допивает чай и, тоже поднявшись, засовывает руки в карманы.

– Мне надо на тренировку.

– В субботу, – говорю я. – У меня выходной в субботу. Давай потусуемся?

– Из-за чего бы ты ни плакала, я очень тебе сочувствую, – говорит он.

Я жду, когда он спросит, что случилось, но он не спрашивает, и мне это нравится.

Тридцать два

Мы с Амандой и Ханной втиснулись на маленькие диванчики в глубине зала в «Гриле у Френчи», а Милли восседает во главе стола на отдельном стуле. Когда нас провели к столику, Милли, окинув диванчик взглядом, немедленно отметила: