— Лёва, — сказал ему я, уже в качестве новоиспечённого теленачальника. — Переходи на работу в «Останкино». Мы с тобой сможем родить новое телевидение … — И специально пожевав, как он десять лет назад, закончил фразу: — …или не сможем. Гарантий нет. Но кем надо быть, чтобы не попытаться — в следующий раз такой шанс выпадет только через сто лет.
— Я готов, — не раздумывая, сказал с этой секунды уже бывший знаменитый и влиятельный колумнист всё ещё самой читаемой московской газеты.
Тот, кто неделю спустя купил «МК», мог с удивлением прочесть на последней странице: «Всех кто хотел бы работать на телевидении, в следующее воскресенье приглашаем на собеседование по адресу: 127000, Москва, улица Академика Королёва, 12. „Останкино“».
— Так как раньше на этом месте печатался Новожёнов, — должно быть, решил такой читатель, — наверняка это его шутки.
И да, и нет. За объявлением действительно стоял Новожёнов, но уже в новом качестве. Это были не шутки. Мы на полном серьезе отодвинули скалу, испокон века преграждавшую вход в святая святых империи — «Останкино».
Добро пожаловать в касту.
В следующее воскресенье «Останкино» опоясала очередь. Для этих мест ничего нового — по праздникам такая вытягивалась у входа в Концертный зал. Но сегодня впервые за всю историю телецентра очередь выстроилась не у парадного № 1, а у служебного подъезда № 17.
Это пришли менять касту:
— лётчики, мечтавшие о сверхзвуковых полетах, но вынужденные на земле забивать козла, потому что в баках их истребителей не было горючего;
— врачи, мечтавшие о спасении людей, но вынужденные отложить это занятие из-за перебоев с физраствором;
— учителя, мечтавшие о славе Сухомлинского, но взамен вынужденные ежедневно повторять подвиг Корчака, по пути в газовую камеру отвлекавшего детей от мрачных предчувствий. Причём так же, как он, бесплатно;
— ещё недавно специалисты по Японии, а сегодня ярмарочные торговцы из Лужников, вынужденные незаметно пристраивать томик Ясунари Кавабаты между ящиками с китайскими пуховиками.
А главный художник и вовсе пришел на канал в школьном пиджаке на голое тело. Почитайте новеллу «Серёжа» — там я рассказываю, где и как он нашелся.
О существе этого времени говорит такой факт: только скрипачи и доктора в девяностых работали по специальности. Банкир Фридман, комик Грушевский и политик Сурков окончили Институт стали и сплавов. Телеикона Эрнст — биолого-почвенный. Миллиардер Абрамович по специальности лесотехник. Впрочем, мы не можем утверждать, что он вообще окончил институт в Ухте… в силу неважности этого утверждения. В девяностые вся страна училась жить заново, как если бы не было ничего за плечами. Поэтому почти у всего нашего поколения в дипломе написано одно, а в налоговой декларации другое.
И «Останкино» повторяло эту общую траекторию.
Гибрид нам спаяли на оборонном заводе за копейки, просто чтобы не умереть от скуки — завод-то тоже стоял без дела. Внимательно выслушав нас, главный инженер спросил:
— Сделаем, вопросов нет. И не такое паяли. Единственный вопрос: а зачем вам это нужно?
То есть когда научно-производственный коллектив этого НИИ позволял советским атомным подлодкам в Чёрном море слышать переговоры дорожной полиции в Аризоне, это было адски сложно, но хоть понятна цель. А вот зачем бы «Останкино» слышать собственного зрителя, советской оборонке было непонятно.
И действительно — зачем?
У меня тогда не было вразумительного ответа. Нет его и сейчас. И раз уж эта новелла мистическая, в этой области объяснение и поищем.
Вот оно: Малкин, Новожёнов, я, а также отставники и не вписавшиеся в вираж времени бюджетники, безработные оборонщики и студенты-недотыкомки — все, кто набились через внезапно приоткрывшуюся дверь служебного подъезда № 17 «Останкино» к нам на Четвёртый канал, — просто попали в резонанс с Телевизионным Эгрегором.
— Это что за чёрт? — спросите вы.
Задай вы этот вопрос Даниилу Андрееву, тут же узнали бы, что «под эгрегорами понимаются иноматериальные образования, возникающие из некоторых психических выделений человечества над большими коллективами. Эгрегоры лишены духовных монад, но обладают временно сконцентрированным волевым зарядом и эквивалентом сознательности. Свой эгрегор имеет любое государство, даже Люксембург».
Представляю, сколько веселых минут провели надзиратели Владимирского централа, где Андрееву в откровениях страница за страницей открывалась «Роза Мира» — книга, которую я только что процитировал.
Если же вслед за владимирским вертухаем вы спросите:
— Что, хрен, за роза ещё? — мгновенно прозвучит отрепетированный тут же на шконках ответ:
— Розу Мира можно сравнить с опрокинутым цветком, корни которого — в небе, а лепестковая чаша — здесь, в человечестве, на земле. Её стебель — откровение, через него текут духовные соки, питающие и укрепляющие её лепестки. Роза Мира осуществляет новое отношение к природе, к истории, к судьбам человеческих культур, к их задачам, к творчеству, к любви, к путям космического восхождения, к последовательному просветлению Шаданакара (Земле со всеми её оболочками, включая мыслящую).