Раб лампы

Пристраиваясь к Андрееву, предположу, что где-то в астрале вместе с другими эгрегорами России вышел из комы и наш, телевизионный. Чем объясняется как самое рождение, так и вся последующая жизнедеятельность коллектива Четвёртого канала. Говоря андреевской метафорой, через нас, как аромат через лепестки, по всему «Останкино» разносилась энергия проснувшегося и теперь жадного до жизни Телевизионного Эгрегора.

Вот, например, как.

Четвёртый канал ещё только зрел в разных недрах.

В частности:

— в глубинах оборонного НИИ паялся гибрид;

— в глубинах декорационных цехов выдувалось из пластика то, что до сих наполняло глубины сознания художника Серёги Тимофеева;

— в глубинах редакторских кабинетов мы с Новожёновым в окружении новобранцев вырабатывали новый стиль журналистики об Акакии Акакиевиче новых дней — весь мир потом узнал её как «Времечко»…

…но что-то показывать надо было уже в первую неделю нового телесезона. Лето прошло, двадцать миллионов зрителей вернулись в дома. Нельзя, чтобы в первую постсоветскую осень они уставились в унылый экран и в сердцах заявили:

— Раньше хотя бы развлекали.

Пока в недрах коллектива нового канала зрел революционный контент, на восьмом частотном диапазоне, как на профессиональном языке называлась «четвёртая кнопка», по старинке шли зарисовки «Осень на Кубани», перемежаемые дикторскими объявлениями о том о сём.

«Вот здесь мы входим!» — решил я.

Советское дикторское включение представляло собою натюрморт[8] из восковой фигуры, перебиравшей губами на фоне занавески цвета армейских кальсон. Если нельзя поменять восковую фигуру на живую, — слишком смело для первого постсоветского телесезона, — то можно хотя бы поменять занавеску.

На что?

Вот на что.

Главрежем канала я был назначен уже будучи известным телережиссёром-модернистом. Вместе с Андреем Столяровым мы раздвигали представление о пластике и горизонтах телевизионного кадра, благо творческое объединение «Авторское телевидение» (сокращенно АТВ) было теплицей для экспериментов. В этой теплице под ободряющие оценки Киры Прошутинской и Анатолия Малкина — повторюсь, стоявших у истоков легендарного «Взгляда», — в девяностых и родилось всё то, что в XXI веке составит основу профессии.

Достаточно только перечислить некоторые фамилии наших соратников по АТВ — Познер, Парфёнов, Ургант, Канделаки, Кортнев, Пельш, Угольников, Кононов… Если кого не назвал, достаточно посмотреть титры всех сегодняшних телехитов: их будут открывать выходцы из АТВ.

Но эстетический прорыв в телережиссуре немыслим без компьютерной графики. И вместе с друзьями-компьютерщиками я создал первую студию компьютерной графики «Пчёлкин глаз». Вот вместе с художниками своей студии я и нарисовал картинку на замену попоне цвета кальсон.

Мы шли от противного.

Если существующая картинка с диктором вызывала у зрителя приступ клаустрофобии, то наша картинка, на-оборот, изображала бескрайние горизонты.

Если диктор ЦТ СССР вынужден сидеть на фоне блек-лого сукна, наша картинка имела насыщенные цвета. Превалировал невиданный ранее тон индиго. Так как к тому времени мне уже пришлось поездить по миру и даже поработать с телевизионными мастерами планетарного масштаба, я знал, что делать фон за диктором контрастным и бойким на цвета, как цыганское одеяло, безграмотно, от этого кадр становится плоским. Поэтому на нашей картинке бескрайний горизонт тонул в загадочном индиго-тумане. Картинка получилась очень несоветская, она отчётливо передавала мое восхищение полотнами Макса Эрнста.

Теперь вопрос, как поместить её в кадр позади диктора.

Для такой цели телемашинерия располагает хромакеем, сегодня это слово известно даже детям. Мы можем заставить технику «не видеть» какой-нибудь цвет, и в закрашенных им областях нашей основной картинки проявится другая. Чаще всего таким цветом выбирают синий или зелёный — подальше от цветов человеческой кожи.

Иначе человек на хромакее будет «рваться» — так мы называем положение, когда телетехника сама не «догоняет», где заканчивается человек и начинается фон. Либо человек плохо освещён, либо техника недостаточно чувствительна к цветам. В результате человек или предмет, — в случае с советским диктором разницы нет, — на хромакее выглядит изгрызанным Годзиллой. У него отсутствуют гигантские куски.

Борются с этим, либо изменяя освещение объекта, либо крутя ручку, отвечающую за цветовую чувствительность. И если докрутили — у вас в руках мироздание.

Все объекты на телеэкране равноправны.

В этой фразе суть художественного телевидения. Берусь заявить: телевизионный режиссёр настолько талантлив, насколько глубоко он это понимает.

Например, слово может убить тирана, но не только звуком, как обычно. Будучи написанным ярким шрифтом, на телеэкране оно может копьём пронзить ненавистную фигуру или обрушиться на неё, как лавина камней, и выглядеть это будет убедительно.