Раб Петров

Они посидели ещё, выпили, причём Александр Данилович усердствовал куда больше. После шестой чарки он загрустил, уронил голову на руки. Андрей встал, собираясь распрощаться.

– П-побудь ещё, Анд-дрей Ив-ванович, – пробормотал Меншиков и болезненно передёрнул плечами. – Ох, зябко мне что-то и голова болит. Захвораю, небось. Здесь всё туман, сыро, душно, на лоб давит… Это место все силы, все соки высасывает. Нехорошее место…

– Почему ты так думаешь? – настороженно спросил Андрей.

– Я просто… з-знаю. Сколько тут народу помирает – ты вот не видишь, а я вижу. Как ж-жертвы язычники, говорят, приносили… Ты только государю не говори – для него тут мечта давняя, чистый парадиз. Н-не будем огорчать его в-величество…

Меншков содрогнулся и умолк, уставился в огонь осоловелым взором. Андрей невольно посочувствовал этому малосимпатичному человеку. Видно, и ему тут несладко, а ведь говорит – всё ради государя, в каждом слове о нём заботится.

Андрей налил в котелок красного рейнского из бочки, повесил над огнём. Когда вино согрелось, он перелил его в деревянную кружку. Передавая посудину Меншикову, воспользовался моментом: по его пальцам пробежали зелёные искры, мягко скользнули на руку генерал-губернатору.

– Выпей, Александр Данилыч, согреешься.

Мешиков послушно выпил, помолчал немного, поднял на Андрея прояснившиеся глаза.

– А ведь и верно, полегчало мне. Что там Корчин болтал, будто у тебя рука лёгкая – похоже, не врал! Смотри-ка, ночь уж на исходе… – он поднялся, отдёрнул занавески. – А солнца мы и не увидим здесь.

Андрей слегка улыбнулся.

– Ну, ты ведь сам говорил: государя со дня на день ждём.

23. Три изумруда

Никита Рагозин бежал, не чуя под собой ног. Далеко позади бросил он в кабаке мертвецки пьяными двух оставшихся в живых дружков – тех, кого ещё не схватили и не заковали в цепи.

Последнее время им страшно не везло: от некогда большой шайки разбойничков уцелели всего пятеро. Которые из них не были ещё в остроге – те болели, умирали. Когда они потеряли главного своего – Серого, знакомого Никиты ещё по Смоленску, – шайка окончательно распалась. Рагозин с двумя подельниками ушёл, и прихватили они с собою несколько последних оставшихся монеток да еды на дорогу. Двое больных остались покинутыми на произвол судьбы: в лесу, в земляной яме. Один из них был в сознании, но не имел сил воспрепятствовать бегству бывших соратников, лишь беспомощно грозил им всеми возможными карами, второй же бредил и никого не узнавал…

Никита про себя так решил: промышлять на дорогах нынче слишком опасно, а после всего, что было, ещё и боязно. Они договорились, выйдя на тракт, разойтись – поделить деньги и положиться на удачу. На них уж давно был начат розыск. Он предполагал дойти в одиночку до какого ни на есть городка, достать одёжку почище, бороду сбрить… А вот куда потом – была у него лишь одна мысль. Отец, Степан Никитич, находился уж давно в городе Питербурхе, новой столице, так любимой государем Петром Алексеевичем. И отец, пожалуй, являлся единственным человеком на этом свете, который, авось, примет, поддержит, не прогонит. Может быть…

Однако, если поделить деньги между ними тремя, этак ему, Никите, совсем мало останется. Что, если батя из Питербурха уехал куда или, упаси Боже, помер? Или даже жив-здоров, а единственного наследника вообще на порог не пустит? Нет, общие деньги следовало сохранить для себя. Поэтому Никита решился на риск. На окраине Москвы они втроём завернули в кабак; двое его сотоварищей напились допьяна и свалились с ног, он же ухитрился остаться трезвым и улизнул со всеми деньгами. Что будет с пьянчугами, когда выяснится, что они остались без денег, да ещё должны целовальнику – его не тревожило. Сами пусть о себе порадеют.

Сейчас же он должен скорее добраться до Питербурха, явиться к отцу, упасть к нему в ноги. Никита ужасно устал от смертельного риска, тяжёлой, скудной жизни в лесу, постоянных лишений. Их погибший главарь – тот самый Серый из Смоленска – был скуп, резок и безжалостен. Тех, кто хотел уйти из шайки, два раза переспрашивал: «Не передумал ли?», а когда человек отвечал отрицательно – Серый выхватывал из-за пазухи острейший, собственноручно заточенный ножик. Был их главарь необычайно ловок и быстр, даром что смотрелся тише воды, ниже травы… Валилось безжизненное тело на утоптанную траву, из яремной вены хлестала кровь. После второго такого случая охотников открыто покинуть шайку больше не находилось. А вот нашёлся один, который выдал их на допросах, и началась за ними охота, жестокая и беспощадная.

Никита шёл быстро, запыхавшись, даром, что день выдался прохладный. Кажется, погони не предвиделось – он решил сойти с дороги и немного отдохнуть. Раздвинул кусты, нашёл местечко посуше – здесь, в подмосковных лесах, да ещё и осенью это было нелегко.