Раб Петров

– Не вижу повода для шуток. Кстати, если подданные государя узнают, что царь одержим нечистью, – на этом тоже можно сыграть!

– Милая Анзельма, про него и так чего только не болтают! Нам не разговоры нужны. Ваш повелитель хотел уничтожить врага полностью – свести с ума, склонить к самоубийству – главное, полностью парализовать его волю, превратить в бесполезное существо… И самое важное: сделать этот город проклятым местом, городом мертвецов, призраков и нечисти, где никто не захочет жить!

– Так что вы предлагаете? Кстати, отчего вы назвали меня Анзельмой?

– Хм, какая разница? Красивое имя, а вашего настоящего имени я в любом случае не узнаю, не так ли? Впрочем, мне всё равно. А предлагаю – немного умерить нетерпение. Мальчишка не сможет противостоять мне вечно. В конце концов, он один, а у меня – целая армия, хотя и несколько… призрачная. Да интересно всё же, что такое в нём есть – возможно, и пригодится для моих опытов, когда всё будет кончено.

– Хорошо. Я верю вам, друг мой, только молю вас: не заигрывайтесь! Вы подвергаете опасности не только меня, но и себя тоже!

– Неужели вы беспокоитесь обо мне, дорогая Анзельма?

– Ну как, всё-таки… Мы уже столь долго работаем вместе, и я…

– Не хитрите. Вам нет до меня дела. Впрочем, ладно. Я докажу свою преданность вам и вашему повелителю – в обмен он позволит мне заниматься моими изысканиями и ни в чём не станет ограничивать.

– Я клянусь вам в этом – от себя самой и от имени моего господина.

* * *

– Perfetto, signore Andre! Andiamo avanti! Tiene la spada dolcemente, ma forte… – маэстро улыбался, он был необыкновенно доволен усердием и успехами своего ученика. – Benissimo, signore!

Защита, ответная атака, укол, отбить, выпад, шаг назад… И так каждый день в течение последнего полугодия. Государь сразу дал понять: здесь, в столице, особые порядки для знатных людей. Здесь будет всё, как европейских городах. И, в случае надобности, каждый из его приближённых должен уметь постоять за себя.

Андрей в жизни не держал в руках шпаги, да и другого оружия, не участвовал ни в каких поединках. Не считать же за поединки детские потасовки в его родном городке на реке Лепоне! Но благородное искусство фехтования пришлось ему по вкусу, а молодость, сила и ловкость позволили освоиться на занятиях со шпагой довольно быстро. Учил его некий венецианец, выписанный из Италии маэстро Сакконе, что по совместительству ещё являлся музыкантом и певцом при царском дворе. Пел Сакконе и вправду прекрасно, высоким, сладким голосом. И со шпагой он был ловок, как дьявол – Андрей не уставал им восхищаться.

Отбивая одну атаку за другой, он спиной ощутил какое-то движение и одновременно заметил, как маэстро чуть заметно кому-то подмигнул. Андрей весь подобрался, закрылся от очередного укола маэстро, развернулся… Едва успел поймать чужое лезвие, завязал, дёрнул на себя… Не вышло, новый противник не выпустил шпаги, а вместо этого стремительно шагнул вперёд, в его руке откуда-то возник небольшой, острый кинжал, который мгновенно очутился у горла Андрея. Эх, ослепить бы его хоть на миг, ударить по смеющимся глазам лёгким изумрудным всполохом. Но нельзя, нечестно!

Андрей уронил шпагу на пол, показывая, что сдаётся.

– Молодец, Андрей Иванович! – одобрительно проворчал Меншиков. – Врасплох тебя уже не застанешь, ещё немного поупражняешься, может, и меня превзойдёшь! А давно ли увальнем был, где у шпаги рукоятка, где острие – не знал!

Андрей степенно поклонился генерал-губернатору. В последнее время Александр Данилович, Алексашка, как звал его царь, уже не косился с едкой неприязнью, не встречал морозным взглядом. Он был не из тех, кого хотелось бы иметь среди своих врагов: более всесильной персоны, чем генерал-губернатор, во всем Питербурхе днём с огнём не найдёшь! Андрей всячески старался показать, что не соперник его сиятельству: приветствовал почтительно, при Меншикове держался скромно, в тени, к государю первым никогда не обращался, да и вообще молчал, пока не спросят. Меншиков был тщеславен, ревнив и вспыльчив, но вовсе не глуп. Андрей рассчитывал, что он таки перестанет видеть в нём угрозу собственному могуществу.

Так и вышло. Меншиков сперва перестал замечать Андрея, убедившись, что тот перед ним тих и смирен, а затем постепенно вроде бы даже проникся к нему симпатией. Он первым посоветовал Андрею учиться фехтовать, а затем уж и государь приказал.

Не то чтобы они стали с Андреем стали друзьями. Всё же генерал-губернатор был слишком себе на уме, слишком выгоду свою соблюдал. Он не предал бы императора, не продался бы врагу, но вот в остальном… Вот если б Меншикову приказали бы отныне и на всю жизнь самолично распоряжаться постройкой города – он начал бы с того, что лучшие камни и доски отобрал бы для собственного дворца, а то вдруг отнимут? Андрюсу приходилось быть настороже рядом с ним: неизвестно, как повёл бы себя генерал-губернатор, узнав о его способностях.

* * *