Раб Петров

Андрей постоял немного на песке, с наслаждением подставляя лицо и руки дождю. На шее у него висела спрятанная под одеждой заветная свирель. Как бы ни гневалась Гинтаре, как бы не таила обиду – простит, он чувствовал, что простит. Иначе не подарила бы перед уходом свирель, так прогнала бы с глаз долой.

Он направился по прибитому дождём песку прямо к соснам. Балтийский берег простирался на много-много вёрст, так, что глаз не хватало, и был пустынен. Никто его тут не увидит и не услышит. Андрей вынул дудочку; сердце стало заходиться от волнения… Неужели они, наконец, увидятся, вот прямо сейчас?! Целый год прошёл после их расставания! И сколько раз ни появлялось рядом с ним диво лесное, он никогда не знал, как она придёт и откуда. А если?.. Нет!

Он не дал воли дурным мыслям и осторожно достал свирель… Музыкант из него был не шибко хорош: всё, что помнил Андрей, это была та простенькая, чуть жалобная мелодия, которую наигрывала Гинтаре в их первую встречу. Он закрыл глаза и поднёс свирель к губам.

Слабенькие, неумелые звуки были едва слышны под дождём, а шум мокрого леса заглушал их почти полностью. Андрей продолжал играть, отчего-то боясь остановиться, раз уж начал. Капли холодной воды падали ему на лицо и волосы, он чувствовал, что одежда уже стала влажной…

Он играл, не зная, сколько времени прошло, – пока не услышал короткий мелодичный смех у себя за спиной. Даже не открывая глаз, он выпустил из рук свирель, стремительно обернулся… И упал на колени прямо в политую дождём траву, обнимая её стан. А когда разомкнул ресницы, увидел: рыжие волосы её были мокрыми, на ресницах повисли капли дождя, а янтарные глаза были такими же, как всегда – словно горячее солнце.

– Я уж было подумала, ты в музыканты податься решил: играешь да играешь, а на меня и не глянешь… Или песня моя так полюбилась?

– Я её как услышал – забыть более не могу. Как и тебя.

Он покрывал поцелуями её пальцы, снимал губами дождевые капли с её кожи… Гинтаре стала ещё прелестнее, чем прежде. С этими мокрыми распущенными волосами она была лучше всех своих прекрасных русалок, дев озёрных…

Она тихо улыбалась, неотрывно глядела на него; щеки её были влажны не то от дождя, не то от радостных слёз. И в этот миг Андрюс забыл о Питербурхе, государе и терзавшей его напасти – он снова держал в объятиях диво лесное и не думал больше ни о чём.

* * *

В зачарованном лесу ничего не изменилось – те же ласковые сумерки, тепло, дивные цветы, источающие жемчужный свет и тяжёлый аромат. Агне не было, и Андрюс не стал о ней справляться, не до того. А вот Тихона он увидел сразу, как открыл глаза. Друг, сверкая глазами и задрав хвост трубой, скользнул к нему на колени, положил голову на грудь.

– У наших-то всё ладно, здоровы они? – расспрашивал Андрюс. – Я сестре напишу, чтоб хоть догадалась с тобой и мне записочку прислать, а то что же она?.. Вот как в Питербурхе приживусь.

Гинтаре искоса глянула на него через плечо, ничего не сказала. Она готовила угощение: майский мёд, молоко, свежие лепёшки. Она пообещала, что сколько Андрюс ни пробудет с ней в заколдованной чаще, вернётся на берег в тот же полдень.

Потом они обедали вместе; Тихон побыл с ними немного и отправился шнырять по лесу. Андрей держал руку Гинтаре и задумчиво перебирал её пальцы. Он прикидывал, с чего начать, но не сомневался, что Гинтаре понимала, отчего он явился именно в этот день, а не в другой. Она знала его как никто.

– Я смотрю, изумруд-то уже не просто тебя слушается, ещё и сам учится твои приказы угадывать, – вдруг сказала Гинтаре. – Ты будь всё-таки осторожнее с этим. Кроме отца моего, по-настоящему никто не мог с ним справиться. А много камень твоих сил забирает?

Андрей рассеянно кивнул.

– Было, да… Я по глупости понадеялся как-то, что море переплыву – и переплыл, а потом и рухнул. И ещё – человека хорошего спасал, сам едва не помер.

– Это ничего, – спокойно ответила Гинтаре. – Если можно помочь, он поможет, да и ты быстро восстановишься. Но ведь камень не только на тебя да людей твоих близких может действовать. Помнишь, когда мои твари и духи лесные приходили, как они боялись тебя?

Андрей встал, босиком прошёлся по мягкому – так, что ноги утопали по щиколотку – ласковому мху.

– Я об этом и хотел тебя спросить.

Он пересказал ей то, что видел в офицерском домике и услышал от государя. Гинтаре, однако, вовсе не удивилась, только кивала задумчиво.

– Если ты что-то знаешь об этом… Это кто же такие, что самого царя преследуют? Нечистая сила, призраки или ещё кто? Жить ему не дают, душу всю вымотали.

– Про душу это ты верно сказал: у вас, людей, чем больше душ загубишь, тем легче найти тех, что отомстить захотят. По его, государя твоего вине, небось много народу в могилы-то полегло? Вот теперь они и возьмут своё!