«Работа мечты». За кулисами индустрии моды

Леонард заявляет, что испытывает страсть к визажистике, но еще больше к самовыражению. Розалинд Гилл и Энди Пратт исследовали формы прекарности, вызванные нематериальным трудом в культурной сфере (Gill & Pratt 2008). В частности, они подчеркивают роль аффекта в тех сферах деятельности, где люди говорят о своей работе в терминах личной самореализации, удовольствия и самовыражения, используя любовную лексику. Так эти исследователи выявляют характеристики эмоциональной, полной чувств работы. Помимо эмпирического вклада, достоинство работы Гилл и Пратта состоит в том, что она указывает на неоднозначность эмоционального компонента в постмарксистских теориях (культурного и нематериального) труда. Хотя, с одной стороны, постмарксисты (справедливо) утверждают, что человеческий труд всегда эмоционален и что этот аспект свойственен не только нематериальному труду, с другой стороны, они представляют эмоциональный компонент как элемент, неподвластный капиталу, и таким образом приписывают ему внутренне трансгрессивный и революционный характер. Указывая на это скрытое противоречие — если любой труд аффективен, получается, что любой труд революционен, — Гилл и Пратт также отмечают, что рассматриваемые теории не учитывают многочисленные негативные эффекты, вызываемые эмоциональным трудом, а именно: эмоциональное истощение, нестабильность, соревновательность, индивидуализацию, принуждение, самоэксплуатацию, а также интернализацию и тривиализацию отношений доминирования и форм субъективации, навязанных этими профессиональными мирами. Гилл и Пратт справедливо говорят о необходимости «рассматривать вместе» (Ibid.: 16) удовольствие и удовлетворение, которые дает работа, а также прекаризацию, которую влечет за собой аффективный компонент постфордистской работы. Ведь аффект, утверждают они, не может быть понят как в значительной степени автономный и, следовательно, находящийся вне отношений власти. Таким образом, страсть к самовыражению, в смысле удовольствия и личного удовлетворения, может быть осознана только в сочетании со страстью как зависимостью, то есть с готовностью претерпевать, выносить и держаться, выходя за собственные пределы, а значит с самоэксплуатацией. Эти два измерения неразделимы, потому что «удовольствие стало дисциплинарным механизмом» (Ibid.: 17).

Эти аргументы подтверждают, что отношения между субъектом и властью лежат в основе процессов господства — в том числе над самим собой — в постфордистском капитализме. Однако, как уже было сказано выше, цель данной работы не в том, чтобы доказать, что работники моды вопреки их собственной воле порабощены некой властью, которая проникает в самые дальние уголки их субъективности. Вместо того чтобы пытаться разрешить это противоречие, я считаю, что необходимо в ином масштабе рассмотреть связь между трудом страсти и прекарностью. Последняя действительно принимается в качестве цены, которую приходится платить за желанную, страстную, творческую, приносящую удовлетворение работу. Связь между нормализацией прекарности и самоэксплуатацией является для исследователей Андреа Фумагалли и Кристины Морини фундаментальной чертой трансформации труда в современном капитализме:

Новый язык полезен. В таком языке слово «безвозмездность» занимает центральное место. Здесь мы наблюдаем попытку радикально изменить характер отношения штатного сотрудника к своей трудовой деятельности, в частности, путем разработки новых механизмов вовлечения, которые не учитывают ценность денег. Прекаризация как потеря гарантии на непрерывность доходов и прав требует искусственного энтузиазма, самовнушения, достаточно сильного, чтобы успешно увлечь субъекта до такой степени, что он согласится пожертвовать собой в режиме добровольной работы (Fumagalli & Morini 2010: 74).