«Работа мечты». За кулисами индустрии моды

Этот юридический жаргон подтверждает сказанное Педро: как ни парадоксально, лейбл не соответствует реальному происхождению продукта. Но чему он соответствует? Прежде всего, воображаемому миру, миру роскоши, как в случае Италии или Франции, или его противоположности, как в случае большинства других стран мира. Коль скоро большинство модных товаров, включая предметы роскоши, являются продуктами глобализированного производства, то этикетки на них являются маркетинговым ходом и не обозначают, или не всегда[51] обозначают, истинное место производства. Однако этикетки «made in France» или «made in Italy» придают товару статус и символическую ценность. Международные правила позволяют брендам, которые готовы инвестировать — хотя бы частично — в местное производство, воспользоваться этим престижем. И снова перед нами продажа мечты об исключительности, осуществляемая благодаря имиджу стран, названия которых указаны на этикетках. Покупка товаров с лейблами «made in France» или «made in Italy» не дает гарантии того, что продукт произведен именно там, в соответствии с трудовым законодательством, но она позволяет приобщиться к идее элегантности, связанной с Францией и Италией.

На мировой карте роскоши Франция и Италия — это страны, которые исторически ассоциируются с традициями элегантности, качества и утонченности, а Китай и другие производители — это страны-невидимки, клеймо, от которого хочется избавиться. Французское законодательство поощряет подобную дифференциацию статуса, поскольку предусматривает высокие штрафы за продукцию, маркировка которой «вводит покупателя в заблуждение насчет того, что товар был произведен во Франции или имеет французское происхождение»[52]. В то же время Франция использует законодательство ЕС, чтобы скрывать признаки делокализованного производства. В то же время имидж стран, упомянутых выше, имеет еще одно следствие: если Китай в коллективном воображении и в СМИ является синонимом эксплуатации, то многочисленные формы эксплуатации, присутствующие в символических центрах роскоши, часто остаются невидимыми. Педро об этом осведомлен:

Все эти споры [о детском труде и правах рабочих] уместны как для Прато и Неаполя, так и для Сантье[53]. В двухстах метрах отсюда в подвалах работают китайцы. Поэтому если мне сегодня придется выбирать качественный продукт, то вместо «made in France», созданного в этих условиях [он указывает в сторону Сантье], я действительно предпочту «made in China», потому что у меня люди работают в определенных условиях. Там [в Сантье] с ними обращаются как с дерьмом, они рабы. Я не говорю, что в Китае они не рабы, ок? Я просто говорю, что везде в мире есть люди, которые творят черт-те что, а есть те, кто так не поступает. Это не то, что я отстаиваю абы что, бюджет страны, экспорт или импорт, я просто обращаю твое внимание на недостаток информации. И это невежество исходит от СМИ, именно СМИ говорят: Китай — дерьмо, H&M — дерьмо… Иногда это правда, но есть люди, которые хорошо работают и в Китае. Они не глупее нас. Вот и все.

Действительно, достаточно пройтись по району Сантье в Париже или по окраинам Неаполя, моего родного города, чтобы понять, что продукт, произведенный в Италии или Франции, также часто бывает связан с эксплуатацией рабочих. Города Европы усеяны мастерскими, где в плачевных условиях трудятся как иммигранты, так и местные рабочие. Но более того, эксплуатация работников происходит в сфере художественного и творческого производства моды, в самом сердце компаний класса люкс. Это явление совершенно незаметно, настолько, что Педро даже не упоминает о нем, хотя он и работает в сфере моды.

Коринн лицом к лицу с Китаем