«Работа мечты». За кулисами индустрии моды

Но какое значение имеет видимость для построения карьеры в моде? Во время одной фотосъемки модель по имени Кандака рассказывает мне по-английски в перерыве, что, несмотря на суровость работы, быть в модельном бизнесе — это «привилегия <…> привилегия быть частью творческого процесса и встречаться с очень влиятельными людьми». В подтверждение она рассказывает о своем участии в фотосессии для книги Карла Лагерфельда, креативного директора Chanel, в которой также принимали участие многие знаменитости. Хотя ей ничего не заплатили за эти два долгих дня работы и ей пришлось спать сидя на стуле, чтобы не растрепать огромный головной убор, который на нее нацепили, она была счастлива оттого, что ее увековечили на фотографии с Лагерфельдом, на фотографии, которая разойдется по всему миру и которую увидят тысячи людей. Видимость, которую она получила в обмен на оказанную профессиональную услугу, стала для нее вознаграждением за работу.

В моде видимость часто приобретается в обмен на бесплатный труд (Simonet 2010), уступки агентствам и часто подразумевает нахождение в ситуации профессиональной и жизненной нестабильности, то есть прекарности (Cingolani 2015). Видимость — капитал сам по себе[81], символический капитал, потенциально конвертируемый в деньги. Но превращение его в экономический капитал не происходит само собой, и большинство работников либо так и остаются в статусе прекариата, либо покидают индустрию моды по экономическим причинам. Конвертация символического капитала в экономический также зависит от соблюдения правил игры и от определенного стечения обстоятельств, иначе именуемого «счастливым случаем» (Menger 2009), «шансом» или «риском» (Бек 2000). Кандака работает бесплатно, потому что это привилегия — сняться бок о бок со знаменитостью, а не потому, что надеется когда-либо конвертировать эту видимость в деньги, хотя одно не исключает другого. Видимость — это плата за ее работу, это капитал сам по себе, позволяющий получить доступ к элите желания.

Работа в сфере моды как постфордистская работа

Денежное вознаграждение не единственная форма оплаты в мире моды, и логика «отрицания экономики» (Bourdieu 1992) характерна не только для этого профессионального сектора. В действительности мода имеет много общего с другими сферами деятельности, связанными с культурой, знаниями или творчеством. Джина Нефф, Элизабет Виссингер и Шэрон Зукин сравнили работу моделей и участников проектов в области новых медиа (от программистов до дизайнеров), чтобы понять, как предпринимательская модель распространяется в креативных индустриях, и указать на тривиализацию риска в этих профессиях (Neff et al. 2005). Они выявили те же особенности, которые я смогла обнаружить в ходе своего исследования: культурная ценность крутизны, акцент на творчестве, независимость, важность сети контактов, инвестиции в себя и само «я» как потенциальная инвестиция, эмоциональный компонент и готовность рисковать при построении карьеры в этом секторе. Перечисленные аспекты, не являясь специфическими только для сферы моды или интернета, характеризуют труд в целом в постфордистскую эпоху[82] (Corsani et al. 1996).

Начиная с 1980‑х годов во время перехода богатых стран от индустриальной экономики к экономике услуг капитализм присвоил себе богемные модели существования (Lloyd 2010; Gill 2007), продвигавшиеся протестными движениями 1960‑х годов. Эти движения отвергали монетизацию существования и отчуждение, вызванное штатным наемным трудом, и выступали за творческое самовыражение, самореализацию и автономию. Эти аспекты позже были введены в предпринимательскую модель и объединены с основными чертами неолиберализма: принятием риска, отождествлением работника со своей работой, а также ответственностью человека за собственные успехи и неудачи. Начиная с 1990‑х годов — эры Новой экономики — через официальную риторику властей и литературу на стыке менеджмента, маркетинга и социологии (Leadbeater 2000; Florida 2002) капитализм возвел творческого работника из маргинального положения в образец и предложил увидеть в нем новаторскую фигуру работника будущего (Menger 2003).