«Работа мечты». За кулисами индустрии моды

Филипп: За исключением весьма небольшой прослойки людей из мира моды — тех, кто получает все контракты, творит сам и дает работу другим, — нескольких звезд, которые действительно зарабатывают плюс-минус столько же, сколько спортсмены; что касается остальных, те да, они составляют часть среды, ассоциируются с ее имиджем, но экономически совершенно не вписываются в нее <…> Эта работа легко открывает многие двери. Можно недорого одеваться в немыслимые наряды, которые тебе не по карману. Я тоже часто, если подумать, получал вещи, на оплату которых могло уйти три месяца [зарплаты]. Я получал их просто так, мне их дарили. Все это поддерживает завесу тайны вокруг этой сферы.

Джулия: Не создает ли это своего рода шизофрению?

Филипп: Да, однозначно. Но это часть игры…

Роль предметов роскоши заключается в том, чтобы с социальной точки зрения расположить работников моды в заоблачных сферах роскоши и сделать их элитой желания. Эти вещи заметают следы и создают недопонимание. Мия однажды сказала мне: «Люди видят меня и думают, что я миллионерша, хотя у меня нет ни копейки!» Филипп называет это недопонимание тайной мира моды, тем самым указывая на разрыв между экономическим статусом и социальным представлением. Это недопонимание является еще одной формой замалчивания структурного неравенства моды. Предметы, которые элита желания демонстрирует в социальном пространстве, создают иллюзию однородного мира, где каждый имеет доступ к роскоши. Однако большинство работников индустрии моды живут в условиях нестабильности, несмотря на то что обладают этими объектами желания. Чтобы проекция мечты работала, а работники оставались частью элиты желания, должна сохраняться тайна, не должно быть видно то, что происходит внутри, и сами работники должны участвовать в процессе. Встреча с Виктором, парижским журналистом, раскрывает механизм действия этого процесса.

Наша первая встреча произошла в октябре 2012 года в Брюсселе во время экскурсии по модным ателье. Виктор — внештатный модный журналист для специализированных журналов, он пишет на английском, много путешествует и живет в Париже. Его пригласили организаторы мероприятия. Хотя из‑за его отстраненности я чувствую себя неловко, я все же решаю преодолеть символическое пространство, разделяющее нас, и после некоторого начального сопротивления с его стороны мы начинаем свободно общаться. Он останавливается перед витриной с предметами интерьера и говорит, что как раз подыскивает обстановку для своей квартиры в IX округе Парижа, который он называет шикарным. Поскольку он рассказывает, что хочет купить большую мебель, я спрашиваю, живет ли он в большой квартире. Сиюминутная реакция показывает, что вопрос поставил его в неловкое положение. Заикаясь, Виктор оправдывается, что хоть квартира и составляет 15 квадратных метров, больше ему и не нужно, так как он в постоянных разъездах и никогда не ест дома… Я удивлена: все, что он рассказывал до сих пор, предполагало, что у него другой экономический статус. Когда я позже спрашиваю, где он остановился в Брюсселе, Виктор упоминает пятизвездочный отель. Между нами уже установилось определенное понимание, и он признается, что, поскольку организаторы мероприятия оплачивают только номер, то он купил на ужин фастфуд из «Макдональдса» и съел его, лежа на кровати и смотря фильм[90]. Затем он говорит мне, что приехал на автобусе. «Знаешь, люди думают, что если ты работаешь в сфере моды, то ты богат, но мы едим в „Макдональдсе“, как все, потому что мы на мели, мы все на мели, по крайней мере мне приходится экономить». Затем Виктор добавляет: «В моде все голодают, дизайнеры голодают. Но в то же время у нас красивая одежда, мы везде пьем шампанское, ездим в роскошные путешествия, останавливаемся в шикарных отелях». После минутного молчания он заключает: «Деньги есть, но они плохо распределены. Они всегда в одних и тех же руках».