Виктор признает неравенство, царящее в этой среде, критикует его, но не ставит под сомнение, потому что он, как и другие работники, которых я встречала за время моего исследования, усвоил идею, что «полная несправедливость» (по словам Карла Лагерфельда) — вот великое правило моды. Работники индустрии моды вращаются в мире роскоши, но они имеют лишь временный и частичный доступ к богатству, которое создают своим трудом и которое оказывается в распоряжении крошечного меньшинства. Они постоянно сталкиваются с экономической мощью индустрии моды и, следовательно, с неравным распределением благ. Однако эта асимметрия рассматривается не как свидетельство структурного неравенства, с которым нужно бороться, а как своего рода правило игры, еще интенсивнее подогревая желание освободиться, сорвав джекпот, что доказывает, что участники согласны с «полной несправедливостью».
Переход от гламурного образа, которому Виктор пытался соответствовать в начале нашей беседы, к заключительному признанию, что «в моде все голодают», является яркой аллегорией работы в этой среде. Подобные переключения — пространственное выражение правил игры: Виктор находится на вершине символической иерархии престижа, потому что пишет только для независимых журналов и не связан с коммерческими проектами. Отсюда его нестабильное экономическое положение, из‑за чего он вынужден жить на 15 квадратных метрах, питаться фастфудом, путешествовать на автобусе и зарабатывать на жизнь уроками английского языка — об этом он сам мне не говорил, но я узнала от других. Тот факт, что он ничего не рассказал мне о работе, которая позволяет ему зарабатывать на жизнь[91]
, говорит о том, что, соглашаясь с неравенством этого мира, люди стараются скрывать свое неустойчивое положение.В жизни работников моды роскошь и ее противоположность сосуществуют бок о бок. Однако рынок труда каждой столицы моды имеет свои особенности. Вот что мне рассказал Филипп о различиях между Парижем и Брюсселем:
Я думаю, что здесь, в Бельгии, намного меньше того безумия, которое есть в Париже. Париж в этом смысле вообще за гранью, даже Лондону до него далеко. Для Парижа характерен настоящей снобизм в этой профессии, который делает ее еще более недоступной, еще более жестокой, здесь всё «более». Здесь, в Бельгии, у нас нет такой конкуренции. У столицы нет такого имиджа, а у нас нет таких звезд. <…> Нет знаменитых дизайнеров, фотографов. У нас всего этого нет… И поэтому те, кто хочет подняться на ступеньку выше, едут в Париж. <…> Факт нахождения в Париже часто может помочь карьере, хотя жить там гораздо труднее. Причем вне зависимости от того, занимаешься ты модой или чем-то еще, кстати.
Хотя мир моды космополитичен и является глобализированной индустрией, в которой те, кто участвует в ее нематериальном производстве, постоянно находятся в движении, места, где базируются работники и где они живут, по-прежнему имеют для них значение. Ведь погружение в мечту всегда происходит
Париж является символическим и материальным центром производства роскоши в мировом масштабе: имидж этого города — изысканность и богатство. Постоянное раздувание этого образа и пространственная близость к местам продажи и производства не только стимулируют потребление, но и создают иллюзию того, что раз это рядом, значит это у вас в руках. Репрезентация Парижа, продвигаемая, в частности, индустрией моды, похоже, заставляет местных работников этой сферы чаще, чем где-либо, приукрашивать, как это сделал Виктор в разговоре со мной, свой экономический статус, в то время как в реальности их экономическое положение значительно скромнее. Вот что говорит об этом Мия: