Работа над фальшивками, или Подлинная история дамы с театральной сумочкой

— На мой вкус, дискурсы «художник и власть» или «художник и народ» значительно вульгарнее. Вроде надписей в общественной уборной. Розанов писал, что связь между полом (сейчас мы сказали бы «сексом») и Богом значительно прочнее и глубиннее, чем таковая между Богом и моралью. Хотя, понятно, что теперь все думают по-другому. А плоскость — художник и сома, художник и собственное тело… У нас это никто даже не артикулирует. Я иногда читаю предисловия к каталогам выставок. Удручающее чтиво, исполняемое по раз и навсегда утвержденному образцу. Но никто и никогда не пишет о соматике мастера. О его руках, ногах и спине. Только об идеологии. Спроси кого-нибудь об этом, ответят гортанным недоумевающим возгласом или промычат что-нибудь нечленораздельное. Да еще и обругают. В лучшем случае наиболее «продвинутые» что-то лепечут о «психологических аспектах». Но у русских и у евреев ведь явные проблемы с телесностью. И с формами ее воплощения в искусстве. Одни не имеют отвлеченного представления о потустороннем мире, полагают, что все проблемы можно решить физическими методами, и занимаются де-факто вивисекцией и членовредительством. Отрезают себе и другим что-нибудь важное, чтобы сотворить нового человека. Получается иногда Франкенштейн. Иногда Буратино или Голем. А в основном — Колобок. Весь советский опыт об этом. Или идея физически воскресить избранных покойников. Посмотрите внимательно на мавзолей. Большевики несомненно сохранили труп вождя в надежде воскресить его средствами науки. Тогда, начитавшись Федорова, многие питали иллюзии относительно вечной жизни, обеспеченной физическими методами. Без всякой метафизики и нравственного усовершенствования. А потом удивляются, что вокруг одни гомункулусы расхаживают. Скопчество как распространенное социальное явление могло появиться только в России.

А другие только что обрели телесность — мускулы, как писал Макс Нордау — и тоже все не слава богу. Столько веков запрета на изображение тела и лица дают, конечно, мощный эффект распрямившейся пружины в смысле повышенной творческой активности. Однако, увы, — из-за этого сплошные нарушения схемы тела и искажения перспективы. Кстати, про Колобка, — знаете, Ориген полагал, что мертвые должны воскреснуть в шарообразной форме. Он считал шар наиболее совершенной формой, как в дальнейшем Малевич — куб. Таким образом наши крестьяне все сплошь стихийные последователи Оригена. И Малевич им должен быть близок. И это единственное, что примиряет меня с окружающей действительностью.

— Давайте-ка оставим всю эту вульгарную физиологию на некоторое время, а то у меня от ваших рассуждений всегда начинает болеть что-нибудь шарообразное, тем более, что после третьей фразы вас вообще заносит куда-то не туда. И уж, если вам угодно продолжать размышление в таком экзотическом ключе, то почему, говоря о простате, вы совсем забываете о другом возможном и даже более вероятном толковании. Опирающемся на факты, а не на висящие в воздухе предположения. Знаете ли вы, как называется на нью-йоркском городском арго эта сумочка? Нет? Ну, попробуйте догадаться. Pussy Purse. И уж если она что-то и символизирует, кроме сердца, то это, конечно, вагина. Причем не только в Нью-Йорке. А, можно сказать, повсеместно в мире, рефлексирующем символы обыденности, а не слепо копирующем их из других культур. Понятно, что склонный к схематизации и обобщениям Фрейд видел эту символику в любой полости или углублении, начиная от ножен сабли и заканчивая железнодорожным туннелем, но и он в «Толковании сновидений», кажется, специально выделял женскую сумку, проводя прямую и косвенную ассоциативную связь с вагиной. Не помню, о чем у него шла речь конкретно, но эта корреляция умножается во сто крат, когда речь идет о лишенном прямого утилитарного значения ярком предмете, расположенном чуть ниже пояса. И хранящем в себе какую-то мелкую безделицу и одновременно нечто очень важное и судьбоносное. Могущее быть востребованным в любую минуту и в любой обстановке. Современный человек, неосмотрительно расколдовавший окружающий мир, лишился способности, присущей нашим — точнее, вашим — бабушкам и дедушкам понимать язык знаков и символов. Может быть, эту вещь писала лесбиянка? Или бисексуалка? И тогда ее амбивалентная символика читается довольно легко. Но где нам отыскать открытые сведения о тщательно укрытых альковных тайнах? Как правило, они спрятаны за семью печатями, лицемерно утаиваемы и обречены забвению. Кажется, в письмах Чайковского брату Модесту его уличные короткие знакомства с юношами зашифрованы как встречи с девицами. Все эти «Луизы» и «Полины» на поверку оказываются усатыми искателями приключений или просто «альфонсами».