Работа над фальшивками, или Подлинная история дамы с театральной сумочкой

К 2004 году, когда исследователь то ли уволилась, то ли была уволена из ГРМ после выставки «В круге Малевича», одним из кураторов которой она являлась и которую правильнее было бы назвать «Шире круг» из-за экспонировавшихся на ней явных фальшивок Эль Лисицкого, ее мнение в корне переменилось[58]. Она пришла к выводу, что незавершенный автопортрет Лепорской на самом деле является ее портретом, исполненным Малевичем. Никаких радикальных изменений ни в самой картине, ни в зрительном аппарате и морфологии головного мозга homo sapiens, ни в исторических источниках о творчестве Лепорской за восемь лет не произошло. Просто исследователь посчитал, что «подчеркнутая отстраненность, отчужденность модели <…> сильно подрывают версию об автопортрете». А «ряд композиционно-пластических особенностей и главное — характер образного решения <…> определенно позволяют соотнести его с поздним портретным творчеством Казимира Малевича»[59].

На мой непросвещенный взгляд, эти суждения, которые язык не поворачивается назвать иначе как спекулятивными и волюнтаристскими, можно соотнести только с цитатой из последнего романа Пелевина про «лингводудос» и задуматься вообще о методологии современного искусствоведения, особенно в той ее части, что имеет отношение к экспертизе, а значит, и к очень большим, иногда запредельным, деньгам.

В статье о портрете Лепорской есть для нас еще один важный фрагмент. И касается он сравнения «характера живописного письма в „Портрете Лепорской“ с особенностями живописного почерка Малевича в поздний период творчества»[60]. Мне же интереснее сравнение текста статьи о Лепорской с экспертным мнением Баснер о портрете Яковлевой.

Статья в «Пинакотеке»

Лицо Лепорской, в особенности лоб, веки, подбородок проработаны тем же вязким, с избытком белил, прихотливым, пластичным мазком, который весьма характерен для живописных произведений Малевича начала 1930-х годов[61].

Экспертиза портрета Яковлевой

Портрет отличает чрезвычайно характерная для поздних работ Малевича манера письма — вязкая, с избытком краски, живописная кладка, неровный, «колеблющийся» мазок.

Такое впечатление, что местами при составлении атрибуционных мнений используется нечто вроде шаблонов, напоминающих типовые текстуальные болванки в компьютерах современных адвокатов и нотариусов. Правда, юристы берут за свои услуги несопоставимо меньшие деньги и не страдают столь завышенной самооценкой.

В «Пинакотеке» российский ученый заканчивает свою краткую публикацию следующей сентенцией: «Таким образом, со всей определенностью можно предположить, что у А. А. Лепорской долгие годы хранился ее портрет работы К. С. Малевича, начатый им в начале 1930-х годов и по каким-то причинам оставшийся незаконченным. Именно поэтому она и не подписала его на обороте, в отличие от своих произведений, поскольку сама прекрасно знала, кто был его настоящий автор»[62].

С точки зрения формальной логики знание, основанное на спекулятивном предположении, является абсолютным нонсенсом, ведь у автора нет никаких эмпирических данных, позволяющих сделать подобный вывод. Только «подчеркнутая отстраненность» или «характер образного решения», но я и так слишком много времени уделил разбору крохотной статьи в старом журнале. Хотя странно, что образованному человеку и специалисту не пришло в голову элементарное объяснение, что Лепорская не подписала эту работу, поскольку она не была закончена. Впрочем, я располагаю несколькими подлинными вещами Лепорской, происходящими непосредственно из ее дома, но не имеющими никаких подписей на оборотной стороне. Так что приговор доктора Баснер как минимум нуждается в тщательной проверке. В конце книги я еще вернусь ненадолго к этому портрету в связи с совершенно другими обстоятельствами.

К вышесказанному следует добавить, что имя Марии Марковны Джагуповой как раз было прекрасно известно российскому исследователю, что можно, в отличие от казуса с портретом Лепорской, доказать документально. Елена Баснер упоминает ее в своей диссертации: «Новый существенный „поворот к импрессионизму“ происходит зимой 1929 года, когда, почти три года спустя после разгрома ГИНХУКа, вокруг Малевича собирается „Кружок по изучению новой западной живописи“. Записи заседаний этого кружка, которые вела одна из его участниц, М. М. Джагупова, хранящиеся в том же частном архиве, помогают восстановить не только основные положения („установления“) теоретических занятий, проводимых Малевичем, но и — что особенно для нас важно — конкретные практические указания, которые он давал ученикам»[63].

Далее, на четырех страницах диссертации, которую легко скачать из интернета за 500 рублей, Елена Баснер цитирует выдержки из конспектов Джагуповой[64].

Упоминаемый здесь «частный архив» представляет собой, по всей видимости, архив Николая Суетина и Анны Лепорской, недавно поступивший по завещанию Нины Суетиной в ГРМ. Я не исключаю, что там обнаружатся новые данные, проливающие свет на историю портрета Яковлевой[65].