Возможно, это имеет уважительные основания и обусловлено невообразимым количеством казусов, связанных именно с выдумыванием провенанса для фальшивых или сомнительных работ.
Правда, и технологи теперь так наловчились лукавить в интерпретации своих исследований, что не совсем понятно, кому все-таки следует отдать пальму первенства — им или искусствоведам. Подделка архивных данных также встречается, но значительно реже. Хотя в моем архиве есть копия поддельного разрешения на вывоз из РСФСР произведений искусства, датированная 1928 годом. С такими бумагами фальшивки, изготовленные в Петербурге, легко находили дорогу на скандинавские аукционы.
Обращает на себя внимание поразительная информированность и начитанность неизвестных «русских», предоставивших французскому исследователю не придуманные фантастические сведения, а конкретные данные, имеющие отношение к биографии Марии Джагуповой. Пройдя весь извилистый путь поисков сведений о Джагуповой и Яковлевой, я не могу представить себе, что это было осуществлено людьми, не имевшими отношения к изучению истории и теории искусства и к музейной деятельности. На всех этапах этой хроники, на мой взгляд, неизменно прослеживаются высокий профессионализм и погруженность в предмет специального изучения, перемешанные с низким преступным умыслом. И редкостным, просто запредельным нахальством.
Приходится признать, что наглость или особая дерзость, как правило, сопутствуют качественным подделкам или махинациям с произведениями искусства. Возможно, в этом проявляется подсознательное стремление фальсификатора в финале все же утвердить свое авторство, конгениальное подделываемому прототипу. Оставить свой несмываемый след в истории искусства и криминальной хронике.
Короче говоря, за нагромождением собственных воспоминаний, хитроумной схоластики умозрительных искусствоведческих построений, фальшивых подписей, противоречивых дат, измененных размеров и таинственных надписей на обороте картины передо мной сияла прекрасная живопись. И две всеми позабытые женщины — Мария Джагупова и Елизавета Яковлева, — сплетая свои жизни в один тугой, нераспутываемый клубок, явно силились что-то рассказать окружающим языком символов, намеков и знаков.
Не стоит сомневаться, что для меня, имевшего за спиной опыт долгих дискуссий с Соломоном Шустером о таинственной символике этого портрета и вариантах его происхождения, секретные бумаги Елены Баснер и Андрея Накова явились просто официальным письменным приглашением к участию в увлекательной шахматной партии без контроля времени, а может быть, и в целом турнире или сеансе одновременной игры. За спиной у меня не было никакого административного ресурса, никакой поддержки, но внутренне я чувствовал себя вполне готовым к такому ответственному состязанию. Правда, окончательное понимание сути этого вызова пришло значительно позже.
Казимир Малевич. Женский портрет, 1934
Холст/масло, 82х64 см
На обороте справа вверху инициалы К и М, разделенные Супрематическим символом — черным квадратом на белом фоне.
Провенанс:
Собственность Елизаветы Яковлевой, Санкт-Петербург.
Частная коллекция.
Примечание: модель — Е. Яковлева (родилась в 1882 году —?). В 1916 году она начала работать в Петербурге в качестве театрального художника в БДТ и в Театре музыкальной драмы. Тогда же подружилась с Малевичем. Позднее в тридцатые годы ее работы утратили прежнее внимание в силу ее левых (то есть авангардных) настроений. Умерла в поздние семидесятые годы. Ее работы получили публичное признание во время выставки «Театрально-декорационное искусство СССР» (Л., 1927; см. С. 248 и 396).
Рентгенографическое исследование холста позволяет пишущему эти строки быть абсолютно уверенным в атрибуции этой картины как работы Малевича. Данные рентгенографического исследования выявляют технику и рисунок, типичные для произведений Малевича.
Эта картина включена в мой каталог-резоне художника, который будет опубликован Editions Hazan в Париже в 1996 году.
Стилистический комментарий
Эта работа относится к последнему периоду творчества Малевича, периоду постсупрематических композиций, портретов, написанных после 1932 года (в 1932 году Малевич в последний раз публично выставлял супрематические работы).