Я решил еще походить в ЦГАЛИ, чтобы почитать документы из фонда ЛОСХа. Вдруг там обнаружится какой-нибудь не замеченный мной ранее акт приемки картин, удостоверяющий ошибку в размерах. Или иная бумага, способная перевернуть ситуацию с ног на голову. Например, финансовый документ, подтверждающий продажу картин «на сторону». В любом случае просто так сдаваться обстоятельствам полностью противоречило моему характеру и намерениям. Устраивало лишь мягкое, продуманное отступление на заранее подготовленные позиции. С сохранением погон, знамен, полковых реликвий и личного оружия.
Кипы бумаг Союза художников начала девяностых годов навевали зеленую тоску. Несброшюрованные кирпичи в 200–300 страниц, полные резолюций по поводу преодоления последствий застоя, стагнации и аллилуйщины и прочей позднесоветской лабуды. Последние фырканья прогорающей идеологической горелки и неумолимо наползающий дикий рынок. Точнее, крикливый базар. Свары из-за дележки мастерских, воровства и кумовства. Слезные просьбы о выделении материальной помощи в размерах 5000 рублей. Бесконечные ходатайства о разрешении вывоза картин за рубеж. Сто резолюций правления о выделении денег на ремонт главного сокровища творческого союза — автомобиля «Тойота». Муть несусветная и никакого просвета. Глотком свежего воздуха смотрелось обращение Председателя правления ЛОСХа Е. Д. Мальцева к начальнику Управления КГБ по Санкт-Петербургу и области С. В. Степашину с просьбой «предоставить список бывших сотрудников из числа членов ЛОСХ и ЛОХФ, исполнявших свои обязанности в качестве осведомителей на протяжении предыдущих лет». Любопытно, какой ответ он получил? Скорее всего, ответа не было.
Или возмущенное послание того же Мальцева, адресованное премьер-министру Е. Т. Гайдару, с требованием отмены 600-процентной вывозной пошлины на произведения современных художников. Цифра и впрямь выглядит анекдотически. Апеллировал Мальцев при этом не к духовным скрепам, а «ко всем цивилизованным странам мира», и угрожал тем, что «художникам впору выйти с шапкой на Невский проспект или искать криминальные пути реализации произведений, чтобы кормить свои семьи». Пошлину быстро отменили, побираться, кажется, никто не пошел, а вот с криминальными путями, как теперь принято говорить, все сложно.
Сразу оговорюсь, что это изначально было неправильным направлением поиска, и больше не будем об этом. Скорее всего, картины Джагуповой, попавшие в ЛОСХ (де-юре в Худфонд), как и множество других произведений, складированных под крышей здания на Большой Морской, были распроданы в начале девяностых годов, а может быть, и позже. Нужны были деньги для затыкания гигантских дыр в бюджете, выплаты жалования голодным сотрудникам и на прочие расходы. Эта тема интересная и перспективная, но она уводит нас далеко в сторону от предмета розыска. Кроме того, я не нашел официальных документов, санкционировавших такого рода продажи, так что пока эти суждения остаются на уровне слухов и предположений. Если подобные бумаги где-то существуют, то можно попытаться доказательно установить генезис нескольких сотен не совсем понятных работ очень значительных ленинградских мастеров, появлявшихся некогда на внутреннем и международном рынке.
И поразиться причудам и скачкам ценообразования при продаже из ЛОСХа (Худфонда) и в случае дальнейшей реализации на лондонских или континентальных аукционах. Впрочем, это точно не моя задача и не мое дело. Хотя основания для размышлений есть. В том числе и документальные.
Если же картины, поступившие в ЛОСХ, были попросту украдены, то для возбуждения дела необходимо заявление потерпевшего, каковым в данном случае является сам ЛОСХ. Вряд ли эта почтенная организация будет писать заявление в полицию на саму себя и своих сотрудников, к тому же давно перебравшихся в мир иной.
Перечитав строки про ЛОСХ, я понял, что невольно упростил и «спрямил» ситуацию. Передать картины Джагуповой в ЛОСХ просил Б. С. Угаров — председатель правления этой организации. А, как я выяснил позднее, поступили произведения в формальное владение Ленинградского отделения художественного фонда РСФСР. Разбираться в хитросплетениях отношений между этими двумя монстрами или, точнее, сплетшимися змеями, головами двухглавого орла или сиамскими близнецами, я не стал. Тем более, что Худфонд давно «почил в бозе», а члены Союза художников, с которыми я беседовал, сами не могли понять, куда же делись живописные коллекции, принадлежавшие покойному Худфонду.
В ЦГАЛИ имеется фонд Р-373 — «Ленинградское отделение художественного фонда РСФСР (1944–1993)», включающий в себя 604 единицы хранения с 1947 по 1975 год. Где хранятся материалы с 1976 по 1993 год — дата ликвидации Худфонда, — мне неизвестно. Я пытался несколько раз выяснить это в самом Союзе, но никакого внятного ответа не получил. То ли они сами не знают, то ли не хотят раскрывать тайны. Будет очень жалко, если выяснится, что архив за эти годы просто уничтожен.