Работа над фальшивками, или Подлинная история дамы с театральной сумочкой

Начальство объясняет эти драконовские меры заботой о сохранении внутри России ее культурного достояния. Но парадокс заключается в том, что вас могут привлечь к уголовной ответственности и за незадекларированный ввоз культурных ценностей. Формально есть надежда и возможность получить уголовное дело и реальный срок, если на парижском книжном развале вы купите книгу восемнадцатого века или картину за несколько сотен евро и повезете ее в Россию просто как частную собственность стоимостью ниже фискальных таможенных требований. Пройдя через зеленый коридор, будьте готовы к унизительным объяснениям, угрозам, вымогательствам, шантажу и всем прочим мерам из арсенала российской государственной машины, требующей от гражданина декларирования любого пустяка как культурной ценности.

А пройдя по красному коридору, приготовьтесь объяснять, почему вы хотите декларировать предмет, купленный за столь незначительную сумму, что он не подлежит письменному декларированию. Зачем хотите запутать государственные структуры, уполномоченные «держать и не пущать» опасных преступников, а не всякую мелочь пузатую.

Мне лично приходилось по требованию сотрудников таможни брать в Министерстве культуры справку о том, что я заплатил на лондонском аукционе Christie’s именно ту цену, которую стоит купленное мною произведение. И не фунтом больше. Доводы рассудка, вопиющие о публичных торгах, общедоступных результатах, вывешенных в интернете, инвойсах и платежках, не были внятны бдительной российской таможне. Ей была нужна только справка с круглой печатью российской «уполномоченной» конторы. И никак не меньше.

Список работ Марии Джагуповой, составленный после ее смерти сотрудниками ЛОСХ

(ЦГАЛИ. Ф. 78. Оп. 3. Д. 218)

Получив такой травматический навык, я теперь намеренно декларирую все, купленное за границей, вплоть до зубной пасты и пары носков. И требую тщательного осмотра товаров, перемещаемых через государственную границу. Метод, конечно, жестокий, но необходимый и неизменно приносящий пользу. Бдительные офицеры, наученные горьким опытом, завидев меня, исчезают в своих каморках, предоставляя мне эксклюзивное право беспрепятственно миновать все кордоны и заставы.

В самом конце июля 2018 года я наконец раскрыл вожделенную и таинственную папку. Это было письмо в Октябрьский райфинотдел от 14 сентября 1976 года (исх. 766[102]), подписанное председателем правления ЛОСХа, заслуженным художником РСФСР Б. С. Угаровым: «Ленинградская организация Союза художников просит передать произведения, оставшиеся после смерти художницы Марии Марковны Джагуповой, имеющие художественную ценность для ЛОСХ, а именно…» Далее следовал список картин на пяти машинописных листах. Всего 279 номеров, причем последний, 279 пункт включал в себя: «18 шт. разные. м. б. картон» («м. б.» следует понимать как «масло, бумага»).

Итого 291 картина Марии Джагуповой. Но портрета Елизаветы Яковлевой среди них не было. Мало того, он даже никак не упоминался в реестре ЛОСХа, а это означало, что его вообще не существовало. Кто лучше маститого Бориса Угарова и чиновников Союза художников был осведомлен о том, что хранилось в квартире Джагуповой в далеком 1975 году на момент ее смерти? Возможно, его не было никогда, а все вышеописанное мне просто привиделось, приснилось и сложилось в стройную бредовую систему под влиянием совокупности внешних и внутренних причин. А может, портрет и существовал когда-то, но давно был продан самой художницей или подарен кому-нибудь «на долгую память», что делало весь процесс доказывания абсолютно бессмысленным. А может быть, он просто находился в запаснике какого-нибудь музея, будучи переданным туда еще при жизни художницы, а я искал неизвестно что и неизвестно где. Синюю птицу, иголку в стоге сена или вчерашний день.

Я только теперь уже понимаю, что могло быть множество причин, по которым исследуемый портрет не попал в письмо Угарова. Отсутствие информации о его наличии, антиформалистские установки двух искусствоведов, принимавших участие в описи имущества Джагуповой, простая халатность или воля Провидения. Я лично, памятуя об обещанном поэтом Божьем суде над наперсниками разврата, склоняюсь к последнему варианту объяснения.

Если бы картина оказалась в ЛОСХе, то мое расследование было бы невозможным. Она бы просто исчезла, не оставив следов. Если бы картина попала в один из музеев, то в моем расследовании не было бы никакой нужды. Она мирно спала бы в тишине запасников.

Работа прошла по тому единственному, узкому и извилистому пути, миновав бесчисленные ловушки и бездонные пропасти, на котором на нее были нанесены. Впрочем, не будем забегать вперед, а последуем дальше. До конца еще ох как далеко.