Работа над фальшивками, или Подлинная история дамы с театральной сумочкой

Комната 27 квадратных метров в коммунальной квартире на последнем этаже. Выше только чердак и небо. Лифта нет. О мастерской не заходит даже и речи. Две военных медали — «За оборону Ленинграда» и «За доблестный труд» — и одна «всеобщая» ленинградская награда — юбилейная медаль «В память 250-летия Ленинграда». Эвакуация в город Молотов (девичья фамилия Пермь), реестр всевозможных коллективных выставок, перечисление отдельных, должно быть, наиболее «кошерных» работ. Но никакого упоминания о Елизавете Яковлевой. Обычная российско-советская биография давно умершей неприкаянной женщины. Большие надежды, горькая одинокая жизнь, типовой конец.

Совершенно очевидно было, что поиски следует поскорее заканчивать, все материалы сложить в отдельную папку, каковую закинуть на чердак до полной и окончательной естественной утилизации.

Для очистки совести я все же решил еще раз прошерстить все описи архивного фонда ЛОСХа. От тетради к тетради, страница за страницей. Вдруг я что-то пропустил, не заметил какую-то важную деталь, ключевое заветное слово. Дело было уже не во мне, а в осязаемо присутствующем в моем сознании, не отпускающем ни на минуту чувстве своеобразного долга по отношению к этим совершенно мне чужим, много лет назад ушедшим женщинам. Мне приходилось встречать зависимость подобного рода у старых одиноких музейщиц, влюблявшихся в своих — давно умерших — подопечных. Или у учительниц, которых угораздило воспитывать в юные годы видных политиков или знаменитостей. Несмотря на одиозную репутацию их повзрослевших учеников, они по-прежнему несут за них своеобразную моральную ответственность, оправдывают совершенные безобразия и преступления, но при этом рассчитывают на взаимность. До конца своих дней они предполагают греться в лучах их славы, стирать пыль с залысин гипсовых бюстов «на родине героя» и делить ответственность за все. Этот симбиоз невозможно разрушить или дискредитировать. Да и стоит ли пытаться? Многим людям, глубоко уходящим в предмет своего исследования, знаком этот невинный духовный вампиризм.

Вот и у меня, похоже, начало формироваться что-то подобное в отношении Джагуповой и Яковлевой. Нафантазировал я себе, безусловно, сверх всякой меры, о чем, впрочем, нимало не жалею. Завышенные ожидания всегда выступают в роли мощного энергетического источника. Без аффективного горючего двигатель «человеческой машины» не работает. По словам Канта, душа, полная чувств, — «это высшее из возможных совершенств». Действительность все равно оказалась ярче всех фантазий.

Тем больше хотелось вернуться к реальности и оказаться на твердой земле. Или окунуться с головой в теплое соленое море и забыть обо всем, что осталось на берегу.

Слезящиеся глаза, второй час ночи, тридцать пятая чашка чая, шестой или седьмой виски без даже робкого намека на содовую.

В не раз уже просмотренной четвертой описи 78 фонда на меня смотрело дело 1002 под названием «Список произведений художницы Джагуповой М. М.». На пяти листах. То ли я не заметил этот материал раньше, то ли зажмуривал от усталости глаза, автоматически одновременно кликая мышкой. Или он сам намеренно прятался в тень, кокетливо испытывая на прочность мое упорство. Во всяком случае, судьба повелительно указывала мне искать все дальше и дальше.

Заказав вожделенный список, я все дни, остававшиеся до момента посещения архива, находился в состоянии понятного возбуждения и даже некоторой горячки, которую коллеги в XIX веке вполне могли бы назвать мозговой. Знай я, какой ужасный афронт ожидает меня после знакомства с документами Союза художников, предпринял бы какие-нибудь меры медицинского или алкогольно-профилактического характера. Или просто волевым усилием отложил работу с ними на некоторое время, дав надеждам и планам срок перегореть и улечься в приемлемые рамки. Такие состояния являются плодородной почвой для формирования ложных гипотез и скоропалительных выводов. Внутренне я без всяких документов уверенно предполагал… нет, уже доподлинно знал, как происходило дело. После смерти Джагуповой картины передали в ЛОСХ, а оттуда их или попросту украли или, соблюдая формальности, продали каким-нибудь ушлым жуликам, изменившим авторство ученицы Малевича на самого великого авангардиста.