Работа над фальшивками, или Подлинная история дамы с театральной сумочкой

Слухи о продажах картин из хранилища ЛОСХа ходили по городу давно и упорно. Начиная с первого приступа «горбимании» и возникновения нездорового интереса ко всему русско-советскому, выразившемуся в триумфальных торгах лондонских аукционов 1989 года и выездной сессии Sotheby’s в Москве, где за сумасшедшие по тем временам деньги был продан Гриша Брускин со своими гипсовыми истуканами, на западных площадках стали появляться лосховские вещи. Иногда они меняли авторство, а в качестве провенансного источника указывался не Петербург, а Берлин или Париж. Это могло соответствовать действительности, потому что основные каналы вывоза — причем легального по форме — проходили именно через Францию и Германию. Полудилеры, полуконтрабандисты, полугалеристы Басмаджан (он все же был крупным коллекционером), Варшакова, Балакирева и другие вывозили картины вагонами и грузовиками. Зачастую за эти работы они или ничего не платили законным владельцам, ссылаясь на «усушку-утруску» на границе и прочие форс-мажорные обстоятельства, или расплачивались сущими копейками много лет спустя. Больших успехов эта деятельность не принесла никому. Басмаджан вообще бесследно исчез. Говорят, что его чуть ли не сожгли в какой-то муфельной печке[98].

Наталья Балакирева, которую я прекрасно знал, умерла от героиновой передозировки, балансируя между бандитами и тюрьмой. Первым она была должна «по гроб жизни» за их душное покровительство, а вторая гостеприимно открывала перед ней свои широкие двери.

Варшакова попала под суд во Франции. Чем он закончился, мне неизвестно. Вряд ли ей выписали премию или наградили орденом Почетного легиона. До сих пор часть вывезенных произведений периодически всплывает на том или ином аукционе, чтобы опять уйти на дно на долгие годы. Хотя количество вывезенного материала впечатляет. Очевидец писал: «На подпарижской даче Натальи Варшаковой, открывшей бешеную торговлю „счастьем“ и „славянским шармом“ сразу после таинственного исчезновения Басмаджана в глубокой России, полиция обнаружила 4000 картинок, измалеванных красками Подольского промкомбината!

Сотни соблазнительных блондинок и брюнеток, воображаемый мир вечноцветущих садов, песчаные пляжи и белые паруса, соломенные шляпы и детвора! Размер картинок точно соответствовал малогабаритным гостиным современности»[99].

В самом конце девяностых годов моего знакомого, работавшего над каким-то бизнес-проектом в Сочи и маявшегося там от периодического безделья, осенила идея объехать бывшие ведомственные санатории и дома отдыха в поисках советской реалистической живописи, украшавшей в изобилии холлы и номера люкс всесоюзных здравниц. Его затея окончилась ничем. Директора бледнели, холодели, что-то мямлили про пожары, наводнения, списание, передачу на другие объекты и прочие варианты неподсудной дематериализации вверенного им имущества. Лишь одна честная женщина, которой было нечего терять, поскольку объект ее попечения действительно сгорел дотла, рассказала, что в самом начале последнего десятилетия ХХ века из Москвы приезжала настоящая «зондеркоманда», под руководством какого-то чина из центрального аппарата Художественного фонда. Они и вывезли все, что было возможно сдвинуть с места или снять с гвоздя. «Карательная экспедиция» не коснулась только собственности совсем уж одиозных структур, вроде КГБ и Министерства обороны, способных дать сдачи посторонним или просто не пустить их на охраняемый объект. Там на славу потрудились свои собственные сотрудники.

Посетовав на грабительские нравы жадных московских «прихвати-заторов», честный «красный директор» созналась, что сохранила для отечественной культуры две поздних картины Кончаловского, снабдив их экспертизами Краснодарского музея имени Коваленко. Подлинность удостоверяли не только музейные бумаги, но и алюминиевые инвентарные бирки на подрамниках с выбитыми на них названиями санаториев и номерами.