Работа над фальшивками, или Подлинная история дамы с театральной сумочкой

Абстрагируясь от нашей истории, разве не странно, что в самом центре Петербурга в одном из основных профильных архивов лежит такой уникальный материал, но никто — и это при нынешнем-то всеобщем помешательстве на русском авангарде, особенно в его прикладной ипостаси — ни разу им не заинтересовался? Парадокс, если не сказать больше. Очевидно, люди заняты чем-то другим, более важным. Надеюсь, что после этой публикации какая-нибудь задумчивая ученая девушка проштудирует папки в фонде Джагуповой, связанные с текстильным дизайном. А если ей захочется копнуть поглубже, то я смогу подсказать еще несколько перспективных архивных фондов, возможно хранящих в буквальном смысле слова материалы для размышления, а может быть, и настоящие сокровища.

РИСУНКИ ИЗ АЛЬБОМА МАРИИ ДЖАГУПОВОЙ

(ЦГАЛИ. Ф. 173. Оп. 1. Д. 174. Л. 2, 11, 34, 35, 43)

В работе над этим текстом у меня все время возникал с трудом обуздываемый соблазн углубиться немного в разбегающиеся по разным направлениям темные коридоры и откопать что-нибудь никому не известное и занимательное, но стержневой сюжет о портрете Яковлевой постоянно держал меня в тонусе и не давал не то что ступить и шага в сторону, но даже подпрыгнуть на месте. Если будут силы и время, то я непременно займусь расследованием нескольких загадочных историй, проявивших себя в форме ярких документальных противоречий с привычной реальностью за тот период, что я копался с портретом Яковлевой. Правда, некоторые из них, даже на первый взгляд, тянут на полноценные уголовные дела с предсказуемым концом. Но отмеченная в самом начале повествования социальная близость уголовников и их респектабельных покровителей, как и ложно понятая политическая целесообразность заметания пыли под ковер, вряд ли позволят довести подобные сюжеты до логического финала. Для этого нужны четкое осознание важности проблемы, энергия и политическая воля. По всем трем позициям, к сожалению, наблюдается явный дефицит. В сухом остатке только бесконечная демагогия и личные материальные интересы.

Отвлекаясь немного, выскажу осторожное предположение, что при скромности и монохромности женских платьев того времени яркие и необычные vanity bags — pussy purses, очевидно, служили важнейшими модными аксессуарами, подчеркивавшими, наряду с драгоценностями, статус женщины или всевозможные символические коннотации, включенные в «костюмный код» конкретного отрезка времени. Мне приходилось встречать «кольчужные» театральные сумочки, сделанные из серебра и из чистого золота с рубиновыми и сапфировыми застежками. В одном почтенном ленинградском доме долгое время, рядом с работами Шагала, Фалька, Леже и Альтмана, в специальной витрине висели ридикюли, изготовленные Соней Делоне и Александрой Экстер. Только что я видел такую сумочку на выставке Берн Джонса в Тейт Британ (Tate Britain). Разумеется, если копнуть чуть глубже, вся эта семиотика повседневности оборачивается свободными или направленными сексуальными ассоциациями, как, впрочем, и вообще вся философия моды. Покинув эпоху, мы с трудом способны самостоятельно восстановить или реконструировать ее бытовую символику, а в особенности значение того или иного аксессуара. Тут способен помочь только личный опыт в форме подсказки. Или поиски аналогий в окружающей повседневности. Я могу засвидетельствовать под присягой, что на определенном этапе брюки-клеш с чудовищными раструбами, клиньями, цепочками, пуговицами и чуть ли не лампочками, работавшими от батареек в кармане, значили для моих сверстников значительно больше, чем угроза ядерной войны или двойка в четверти.

Еще раз пять, испытывая безграничное терпение сотрудников, я с ослиным упрямством заказывал исчезнувший список работ, пока не убедился в полной бессмысленности этих попыток. Это дело исчезло из свободного архивного доступа надолго, а может быть, и навсегда.

Параллельно я решил заказать еще и дело номер 165 из фонда Джагуповой. Под этим номером в описи числились «Конспекты лекций по истории мирового искусства, технике живописи и др. Автограф». Это была собственноручная запись лекций Казимира Малевича, сделанная на 71 листе его прилежной ученицей. Культурная да и материальная значимость это объекта, принадлежащего российскому государству и им же бережно хранимого, не подлежит никакому сомнению. Это прямая речь основоположника супрематизма, записанная на десятках страниц непосредственным слушателем. Возможно, с поясняющими рисунками, пометами и разъяснениями!