Работа над фальшивками, или Подлинная история дамы с театральной сумочкой

«Единый могучий Советский Союз», заграбастав половину Европы, лелея утопические мечты о соединении всемирного пролетариата и контролируя больше половины нефтегазовых запасов вселенной, отчаянно нуждался в мелких деньгах на текущие расходы и поддержание падающих штанов. Поэтому, должно быть, он настойчиво требовал своей доли от продажи пальто «мехового кролик д/волосый крашенный в коричневый цвет на корсаже вытертое до кожевой ткани по всей площади разрывы подкладка рваная в затеках кожевая ткань гнилая» и джемпера «ручной вязки женск. с дл. рукавом р 46 желтого цвета рисунчатый выношенный вытерт локти и низки рукавов секутся подмышки свалялись молью трачен» и так далее.

Не знаю почему, но эти простодушные товароведческие описания, сделанные на каком-то поистине «всеобщем языке» — «койне», используемом, с учетом национальной специфики, во всех документах такого рода во всех странах мира, иногда звучат для моего слуха как какая-то суровая варварская поэзия. Шатры вандалов после разграбления Рима. Ритмичная перекличка зурны и бубна, будто повисшая в густоте вечерних сумерек. Мрачные воины со зверскими лицами, освещаемые отблеском пламени костра, делят между собой разное шмотье, откидывая куда-то в угол ненужное в кочевом хозяйстве художество. Никакой пылкий апологет ушедшей империи вроде Проханова и никакой злопыхательный и язвительный Шендерович никогда не смогут сочинить о советских буднях ничего более репрезентативного.

В этот список, наряду с двумя рулонами «дермантина галантерейного» стоимостью 7 рублей и корзиночкой «с крышкой маленькая декоративная вязаная из раст. волокна рваная», как несчастные, измотанные ожиданием своей участи узники, не способные послужить Левиафану иначе как ценой собственной утилизации, попали и картины. Среди них мы видим так и не успевшую спрятаться в музее или в ЛОСХе неуклюжую «Женщину с сумочкой», так долго водившую меня за нос, и гордый в своей прекрасной самости «Портрет Яковлевой».

Подозреваю, он уже давно знал о звездном пути, ему предначертанном. Одним этапом, даже не дав оправиться и покурить, их отправили на панель Невского проспекта, выдав последнему, вдобавок к 53 номеру нотариальной описи, дополнительный номер товароведческого реестра — 48. Отныне он писался в официальных документах — 48/53, попутно обретя на своей надменно выпрямленной спине шестизначный номер товарного ярлыка, о котором я пока умалчиваю, чтобы сохранить хоть некоторое подобие интриги. Скажу лишь, что на наше счастье номера ярлыков почему-то размашисто записывали шариковой ручкой на самом холсте. Думаю, что это было обусловлено характером собственника. Им выступало само советское государство. Это и сохранило цифры для благодарного и любопытного потомства. И существующего в неявной космической перспективе справедливого голландского суда.

Обычной практикой было писать номера на приклеенной к подрамнику бумажке, которая легко срывалась и выбрасывалась за ненадобностью. Сами покупатели часто аккуратно снимали ярлыки, чтобы хранить их отдельно от произведений. Делалось это по разным причинам. Чтобы скрыть магазинную цену, чтобы ввести в заблуждение потенциального клиента или собственную жену, сатаневшую от расточительной траты денег на бессмысленные картинки. Чтобы держать в порядке собственную бухгалтерию. Бог весть. В таких случаях установить факт прохождения картины через комиссионный магазин было затруднительно, если не невозможно.

Я знаю анекдотический случай, когда два человека на исходе 1970-х годов заключили пари под девизом «ни дня без покупки картины». Ежедневно, исключая выходные дни, они являлись в этот магазин и покупали все равно что, дабы выиграть спор. Победитель получал в качестве приза все приобретения соперника за отчетный период. Чем-то такой возвышенно идиотский способ провождения времени напоминал забавы французской аристократии перед самым 1789-м годом. Маловерным я готов предъявить фотографию гигантской стопки товарных ярлыков, ставшей своеобразным свидетельством очередного петербургского безумства.

Тридцать пасмурных ноябрьских дней 1976 года лежат для нас в полосе темной неопределенности. Мы знаем лишь, что картина находилась в магазине на Невском проспекте. Висела ли она на стене, томилась ли в темной кладовке, будучи «отложенной» каким-нибудь статусным любителем или даже не была распакована после трансфера из какого-нибудь склада — нам неизвестно.

Проходит чуть больше месяца, и грозный Ленкомиссионторг — фамилия его директора случаем не Эйхман? — телефонограммой просит райФО направить представителя для уценки «Портрета Яковлевой», как и других живописных работ, «не пользующихся спросом у населения». Такое впечатление, что изнывающее от эстетического дефицита «население» просто требует хорошей живописи вместо безнадежно формалистической Джагуповой.