Глубокомысленные пассажи, имитирующие строгую научность и добротный академизм, ожидают доверчивого читателя на каждой странице. Обширные исторические экскурсы, факты, каскад имен: Григорий Горин, Карл Юнг (так!), Фаина Раневская, Мераб Мамардашвили… Пушкинская «Моя родословная», процитированная со ссылкой на книгу «Легенды и мифы о Пушкине». Волкова бойко и складно путает Малороссию с Новороссией, Южный Буг с «северным» (не существующим вовсе!), приписывает пьесу Тараса Шевченко «Назар Стодоля» одному из основателей украинского театра Ивану Карповичу Тобилевичу, известному под псевдонимом
Академизм Волковой всеобъемлющ: она называет Институт русской литературы (Пушкинский Дом) то «Институтом русского языка и литературы» (с. 6), то «Институтом литературы и русского языка» (с. 54). Ну не в силах профессор Волкова запомнить настоящее название почтенного научного учреждения, что, впрочем, странно – ведь именно из Рукописного отдела ИРЛИ РАН она исхитрилась извлечь материалы неразобранного архива Тарковских без разрешения наследников поэта и режиссера.
Стиль Волковой стремителен и напорист: «Дрёмные, заросшие берега Ингулы что твои малороссийские джунгли, заповедное место охоты на диких уток и речную рыбу» (с. 29). Ну подумаешь – река
Вот такой подарок припасла П. Волкова для читателей к юбилею отца и сына Тарковских…
О чем плачет злая Апанкэ, или Апокриф об Арсении Тарковском[585]
Паола Волкова. Арсений Тарковский: Жизнь семьи и история рода. М.: Подкова, 2002
Зачем люди берутся за перо? Чтобы «мысль разрешить»? Изжить затаенную боль? Ради славы, наконец – ради денег? Вот Паола Волкова недавно опубликовала два солидных на вид тома об Арсении и Андрее Тарковских. Первая часть книги о замечательном русском поэте, вопреки вполне серьезному подзаголовку («Жизнь семьи и история рода»), начинается с анекдота, почти наугад извлеченного из сборника Гр. Горина. Но это еще, прямо скажем, цветочки. Однако под видом «истории рода» страница за страницей нас потчуют нагромождением общих мест и фактических ошибок.
Одно из глубокомысленных рассуждений нашего биографа начинается так: «Мы хорошо знаем: “памятей” бывает много: бытовая, интеллектуальная, историко-культурная. Память воспоминаний. Память снов. Совесть – это тоже род памяти. Поскольку память – часть нашего сознания». Хорошо, уяснили: память – это часть сознания, а не фунт изюму; двинемся дальше. Андрей Тарковский приобретает дом в Тоскане – это, по мнению Волковой, исполнение сокровенной мечты отца и сына о прочном семейном приюте. Что ж, спорить трудно. Далее – стихотворная цитата:
После стихов автор книги ненавязчиво напоминает: «Арсений Тарковский. Белый день. 1998». Пропуск запятой, искажение смысла во второй строке (надо: «в свечении слова») еще можно принять за досадные опечатки. Но «Белый день» – это совсем другое стихотворение («Камень лежит у жасмина…»), написанное, между прочим, в 1942 году, а вовсе не… И вот тут-то, когда вспоминаешь о дате ухода Арсения Тарковского из жизни (1989), мысль об опечатках отпадает как-то сама собою. Биограф поэта и дальше обильно и столь же уместно, и компетентно цитирует его стихи. Скажем, вот фрагмент стихотворения «Я учился траве, раскрывая тетрадь…»:
Это, конечно, подлинный текст, у Волковой же черным по белому: «Меж зеленых лазов(?) проходил (??), как комета».
Эмоции в сторону – вернемся к сентенции о возвращении к родному дому: «Дом Андрея в Италии – тень воспоминаний. Он также и дом “волшебной горы” (так!) Томаса Манна». Что это за штука – «дом волшебной горы»? Может быть, «дом из романа “Волшебная гора”»? Так это ж туберкулезная лечебница, ничего общего с вековым семейным уютом не имеющая! Родительский дом Ганса Касторпа? Полноте, о нем ли тоскует в санатории «Берггоф» герой Манна? Волковой, однако, и горя мало: «В конце пути, на излете жизни, “тени забытых предков” опустевшего Дома вступали в права жизни иной, под крышей каменной башни Дома Тарковского в Тоскане. Увы!