Работы разных лет: история литературы, критика, переводы

Юбилейные произведения московских авторов создавались, преимущественно, в соответствии со своеобразным жанровым каноном «городского» стихотворения, сложившимся задолго до 1847 года. Обратимся, например, к стихотворению М. А. Дмитриева «Москва» («Процветай, Царей столица…»). Поэт создает свое произведение будто бы в соответствии с погодинскими призывами. Об этом говорит как подзаголовок («в воспоминание дня, в который наступило семисотлетие ее имени, упомянутого в первый раз в летописях под 1147 годом»), так и время и место публикации («Москвитянин», первый номер за 1847 год[194]). Однако нельзя не отметить, стихотворение М. А. Дмитриева в целом не является ответом на «литературный» пункт погодинского проекта, согласно которому авторам предлагалось запечатлеть «московские нравы в разных сословиях». Поэт отказывается от какой бы то ни было описательности – как «бытовой», так и «научной». Вот как изображено, например, историческое возвышение Москвы:

Есть ли град, с тобою равный?
Есть один – и стар и сед,
Это Киев православный,
Где возник нам веры свет!
‹…›
Но и он главой державной
Поклонился, уступил
Многохрамной, православной
Собирательнице сил!
‹…›
Новград с золотом полсвета
Ей принес свободу в дань,
И рабыня Магомета,
Пала в ноги ей Казань![195]

Подобно другим авторам, Дмитриев лишь воспроизводит обычный набор достойных прославления «характеристик» древней столицы, канонизированный, благодаря известности стихотворения Н. Глинки «Москва» («Город чудный, город древний…»). Именно в нем присутствует почти исчерпывающий (за исключением, быть может, «хлебосольности» и «щедрой обильности» [а]) перечень мотивов, ставших основою московской «юбилейной лирики». У Глинки легко обнаруживаются следующие «стандартные» мотивы:

[b] – семь холмов Москвы (отсылка к легенде об основании Рима и, опосредованно, к идее «Москва – Третий Рим); вообще чудесное зарождение города не по «здешней» воле (см. пример к мотиву d);

[c] – великое предназначение Москвы, чудесное ее превращение из безвестного городка в столицу:

И, над малою рекою,
Стал велик и знаменит![196]

;

[d] – Москва – центр православия (сорок сороков церквей и т. д.):

Сколько храмов, сколько башен
На семи твоих холмах!..[197]

;

[e] – Москва – город городов, город-деревня; одним словом, пространство и население ее неоднородно, дает представление о разнообразных укладах русской жизни[198]:

Ты вместил в свои концы
И посады и деревни,
И палаты и дворцы![199]

;

[f] – сила и мощь первопрестольной столицы:

Кто, силач, возьмет в охапку
Холм Кремля-Богатыря?[200]

;

[g] – Москва – сердце России, собирательница земли Русской[201]:

Град срединный, град сердечный,
Коренной России град![202]

;

[h] – жертвенность Москвы, принимавшей на себя беды России:

Ты, как мученик, горела,
Бело-каменная![203]

;

[i] – способность Москвы к чудесному обновлению (воскрешение из руин, из пепла):

И под пеплом ты лежала Полоненною;
И из пепла ты восстала Неизменною!..[204]

;

[k] – почтенная древность Москвы:

На твоих церквах старинных
Вырастают дерева…[205]

;

[l] – здравица первопрестольной столице, пожелание долголетнего процветания:

Процветай же славой вечной,
Город храмов и палат![206]

М. А. Дмитриев, по сути дела, слегка модифицирует лишь один из стандартных мотивов описания Москвы, то есть говорит не просто о ее древности [k], но о семисотлетии:

Вот промчались семь столетий
Над святой ее главой![207]

и далее, как и положено, провозглашает:

Многи веки ей державной![208]

Важно отметить и тождество стихотворного размера в стихотворениях М. А. Дмитриева и Ф. Н. Глинки: четырехстопный хорей с чередованием женских и мужских рифм (усечение четных строк). «Московская городская тема» – явно не случайна для «семантического ореола»[209] альтернированного (каталектического) четырехстопного хорея. Так, у С. П. Шевырева тема противопоставления старой и новой столиц возникает в стихотворении «Железная дорога» (1842), да к тому же при упоминании о семивековом возрасте древней столицы: