Рад, почти счастлив…

«Ладно. Будем сами… Будем сами…» – бормотал Иван, с выключенным телефоном в руке гуляя по дому.

Комнаты были ему малы. Он исходил их все, но не растратил тревоги. Как всегда в кризисные моменты, ясная жизнь без подсветки, без житейской лупы, искажающей пропорции добра и зла, была перед ним, и видеть её он не мог.

В своей комнате Иван лёг и стал вспоминать, что было с ним в начале начал – какая погода, какие сапожки, сандалии, мелки, голуби… Он чувствовал, что детство – это евангелие из другой жизни, которая протекала в ином пространстве, но соединена с тобой. Это помощь, оказанная тебе свыше. В ней – все твои ключи. Детство, как эпиграф, реет над человеком.

Блуждая по дошкольному возрасту, Иван наткнулся на молодого дедушку с удочкой и, громыхая ведёрком, пошёл за ним на пруд. Взять бы силы из того летнего дня и дедушке в день сегодняшний – перелить, как кровь! «Веры нет, – думал он. – Отсюда мука – нет веры, одно безверие».

Опасаясь, как бы совсем не выпасть из жизни, Иван поднялся с постели, придвинул к окошку стул и попробовал вникнуть в картинку за стеклом. Перед ним был послеобеденный двор, сквозь голые мётлы деревьев отблескивали солнцем чужие окна. На ветках он насчитал два гнезда и четыре вороны. У подъезда дымила «Волга» с открытым капотом, наполняя двор ароматом парного бензина. Хозяин в шофёрской куртке аккуратно тёр её тряпочкой. «Всё-таки, какая-то замена корове… – дико подумал Иван. – Человек нуждается, чтобы было существо…»

За «Волгой», в миниатюрных Альпах, наваленных лопатой дворника, гулял спаниэль. У мусорных контейнеров кучей толклись голуби, а на детской площадке, в лодке, засыпанной песком и снегом, Иван различил человека. Этот человек был ему знаком. Чёрное пальтишко его было расстегнуто, на коленях лежал «этюдник», он что-то записывал в тетрадочку.

«Сидит… Надо же!» – удивился Иван, и тут огромный вздох прошёл по телу. Года три он так не вздыхал.

Этот вздох был, как испарина в разгар горячки. Сразу за ним, буквально в следующую минуту, Иван почувствовал себя лучше. Не то чтобы он перестал бояться за дедушку – страх остался, но какое-то величественное согласие с жизнью обняло его. Он ещё посмотрел в окно, хотел крикнуть Косте, чтобы тот поднимался к нему, но вместо этого лёг на диван и заснул.