Рад, почти счастлив…

Иван летел к гаражу, смеясь от надежды, ужасаясь собственной глупости. Ну конечно, в парке! Там Костя провел своё геройское отрочество. Противоливневый капюшон с козырьком! Там их давно пропавший друг пел свои светлые и опасные песни. Там Бэлка впервые взглянула с любовью. И я там был, мёд-пиво пил! Пусть даже это совсем другая история, всё равно – в парк, в парк!

Иван бросил машину у опушки и ступил в мокрый лес без листвы. Он шёл стремительно, на грани бега, и смотрел как можно дальше, насквозь – нет ли Кости. Наконец, показался доминошный домик, скамейка, и Иван замедлил шаги, увидев его живым.

Костя вскочил со скамьи, где вполне уютно расположился со своим рюкзаком и курткой, и помчался к нему по кустам.

– Как же ты меня вычислил? Что, метод дедукции? – засмеялся он, обнимая Ивана.

– Позвонить ты не мог? – грозно спросил тот.

– Прости! – улыбнулся Костя. – Ты понимаешь, я ведь тут не просто так. Я хочу искупить. Пока Женька с Машкой не помирятся – буду здесь, под открытым небом.

– Мама твоя хоть знает, где ты? – перебил Иван, чувствуя, как начинает в висках постукивать кровь.

– У меня мобильник сел, – беспечно ответил Костя. – Вообще-то я её приучил к нерегулярному поступлению информации. Я ей сказал: будешь меня допрашивать – уйду совсем.

– А ещё кого ты приучил… к нерегулярному поступлению? – спросил Иван и взрывная злость на дурака, вымотавшего близким столько сердца, поднялась в нём, вздыбилась алой волной. Иван сжал пальцы и, на мгновение всё себе разрешив, треснул «крестника» в скулу. Это была не пощечина и не подзатыльник – честный удар в морду. На топливе праведного гнева он вышел красивым и резким.

Костя отлетел немного, но не обиделся.

– Ого! – произнёс он, задохнувшись, ладонь прижав к щеке. – Ты, правда, так думаешь? Хорошо – я исправлюсь. Я поработаю над собой. Работал же я над репортажами! И над собой смогу! – тут он задохнулся совсем и умолк.

Иван хмуро стоял на прежнем месте. «Слава Богу, – думал он, остывая, – всё Слава Богу».

– Слушай, как мне нравится, что ты мне вмазал! – восклицал тем временем Костя, держась за гудящую голову. – Ты читаешь мысли! Я ведь звонил Женьке каждые пять минут и умолял: давай подерёмся! Отлупи меня за Машку! А он говорит – не хочу, нет никакой ненависти. Просто жалко жизни – могли бы с Машкой жить, родить четверых детей, она бы, мол, меня в старости похоронила. А теперь ищи ещё десять лет какую-нибудь дурочку, и всё равно будет не то. Ты понимаешь, – захлебываясь, городил Костя, – у него бабушка с дедушкой поженились очень рано – в двадцать лет, и целую жизнь прожили душа в душу, и мать с отцом то же самое. У них это традиция, и Женька, оказывается, уже был совершенно расположен к Машке, это было для него решённое дело. И тут я! Понимаешь, это ведь жутко, когда твоя любовь-навеки так легко начинает глядеть в чужую сторону. Но и Машка не виновата! Она только потому глядела, что я уж больно заметный! Я как алые паруса – если уж возник на горизонте, на меня нельзя не смотреть. Притяжение творческой личности!

Он говорил без остановки, не имея сил унять череду слов.