Ради общего блага (СИ)

Элис и Джейку назначили первые выемки на одной и той же неделе, и я сбивалась с ног, постоянно ездила туда-сюда, в обеих клиниках говорила с хирургами, анестезиологами и медсестрами…

Мне еще повезло, что, когда я уезжала в Линтон, Заганос наведывался к Элис. Ей это даже шло на пользу – она продолжала интересоваться красивыми прическами и косметикой, смотрела шоу по телевизору, если не болела голова. Когда в клинике есть какой-нибудь симпатичный парень, у девушек поднимается настроение, появляется какая-то маленькая цель. Наивно, смешно, но очень часто такой трюк срабатывает.

Без этой помощи мне пришлось бы намного хуже. Я обрадовалась тому, что Заганос не затаил на меня обиду за то, что я когда-то ему наговорила… мы остались друзьями. Мне не составляло труда делиться с ним тем, где я бываю, что вижу и слышу. Даже наоборот, я сама ждала вроде бы незначительных разговоров о том, о сём. Только позже, когда я ждала своего подопечного донора из операционной и мысли у меня перескакивали с одного на другое – я так и не смогла преодолеть привычку вспоминать прошлое и раз за разом задумываться, почему кто-то поступил именно так – мне пришло в голову, что не просто так Заганос стремился знать всех и вся. Он не терял связи с другими помощниками, и даже заводил знакомства с младшими, которые только-только начинали работать. Последнее, естественно, просто для того, чтобы передавать опыт, не более.

Другой смысл тех событий я осознала много позже. Но сейчас речь идет не об этом.

В ту осень еще держалась теплая погода, но каждый раз, просыпаясь рано утром, я видела за окном своей спальни густой туман, и мне становилось до боли грустно. Из-за влаги и сырости донорам, особенно тем, чье здоровье нельзя назвать крепким, почти не разрешали выходить во двор, да и для самых здоровых прогулки сократили до минимума. Вот так и сужается наш мир. Элис поправлялась после выемки, но выходить пока могла только в холл, и, бывало, часами сидела на скамье у огромного, во всю стену, окна, и смотрела на листья, падающие с деревьев.

- Мне скучно, Кэти, - жаловалась она. – Если бы не приходили ты и другие помощники, я бы уже зачахла от тоски. Почему ко мне только твои приятели наведываются? Томми со мной разговаривал, Клара заглядывала пару раз. А мои одноклассники по интернату ни весточки не прислали.

- Многие из твоего потока еще работают? Может, они просто очень заняты… - мягко предположила я.

- Когда я работала, я всегда находила время написать или позвонить, или хотя бы какую-то мелочь передать! – горестно воскликнула Элис.

- Хочешь, я попробую узнать о твоих подругах?

Она покачала головой.

- Зачем? Наверное, смысла уже нет. Лучше расскажи мне о Хейлшеме…

*

Хейлшем.

Воспоминания о школе не угасли со временем. И становились еще живее и ярче, когда я сталкивалась с помощниками помладше, которые совсем недавно проходили тот же путь, что я в свои двадцать.

Бывало, за обедом в столовой новички рассказывали о своих годах учебы, о творческих занятиях и наставниках. Недавно я узнала, что мистер Роджер ушел на пенсию и уехал. Мисс Вероника вышла замуж и тоже уволилась. Теперь в Хейлшеме преподавали несколько новых опекунов, и это вызывало щемящее чувство потери: наша школа меняется, наше прошлое уходит. Уходим и мы сами.

Сколько лет пройдет, когда из нашего потока не останется совсем никого?

*

Сентябрь подходил к концу. На четвертой выемке завершила Сьюзи Т.. Доктор Ференс долго отчитывал и помощников, и сестер – он рассчитывал, что Сьюзи всё-таки дотянет до пятой. Я даже не знаю, в чем была причина, странно всё-таки. Крепкая девушка, старожил клиники, на операцию шла спокойно. Но увы, такое в нашей практике бывает.

После этого случая Стиву четвертую и пятую выемку произвели на несколько дней раньше запланированного. Заганос воспринял такую новость спокойно. Известие о том, что донор завершил, пришло вечером. Мы как раз сидели в сестринской, помогая медсестрам подготавливать перевязочный материал. Монотонное занятие погружало в состояние оцепенения, белизна марли будто стояла у меня перед глазами. Мы даже головы не подняли, когда в дверь постучали. Медсестра из операционного блока заглянула в кабинет и попросила Заганоса подойти к ней.

Я понимала, что это значит.

Но, когда Заганос вернулся, красивое лицо не выражало никаких эмоций. Неужели ему всё равно? Томми так расстраивается, когда его доноры завершают, или даже когда просто в клинике происходит какая-то неприятная ситуация.

Мне так и хотелось выбрать момент, когда нас никто не может подслушать, и спросить Заганоса: «Как ты можешь так ко всем относиться? Что у тебя на уме?!». Вот только что-то мне подсказывало – ответ на этот вопрос я никогда не получу, и лучше даже не спрашивать.

*

Вскоре Заганос сдал отчет о проведенной работе и уехал. Какая-то очередная ВИП-клиника и врачи, сотрудничать с которыми было мечтой многих. В моей же жизни всё оставалось по-прежнему.