Ради общего блага (СИ)

Бали-младший умудрился стать самой настоящей звездой ютьюба: поиск услужливо выдал мне видео, на которых будущий богатый наследник отрывался на вечеринках, гонял на крутой тачке по скоростным трассам, курил кальян, бил девиц и заставлял парней из домашней прислуги лизать ему ботинки. Как я понял, Мехмет выбрал жертв, держащихся за хлебное место, чтобы прокормить семью, и не стеснялся попрекать их «благодеянием» в виде хорошо оплачиваемой работы. Вот же идиота кусок!

В двадцать четыре вид у пацана был уже слегка потасканный, морщинки у глаз и желтоватая кожа выдавали привычку к клубному образу жизни и курению, хорошо еще, если только сигарет. Неприятный прищур, злобный взгляд, уродская стрижка с выбритыми висками и частичной покраской волос в ядовито-салатовый цвет. Наверное, мажор вообразил, что у него крутой рокерский вид, но выглядел он скорее как лицо нетрадиционной ориентации в худшем смысле.

Оценив «товар лицом», я понял: такой оригинал не даст Махмуду Т. долго любоваться красотами земного мира. Прокурит легкие, заработает себе язву коктейлями на голодный желудок – и конец кино.

Похоже, я должен рассчитывать на крайне сжатые сроки.

Была уже глухая ночь. Я закурил прямо в комнате. Как, как я проверну дело, рассчитанное года на три?!

Нет уж, я не сдамся.

Комментарий к Глава 25. Доминик Райтхен

(1) миз – в данном случае подразумевается, что в замужестве женщина сохранила девичью фамилию.

========== Глава 26. Заганос З. ==========

Жизнь, ресурсы и гордость – это нельзя забирать у людей, такое никогда не простят.

(с) Империя Альтаир

После того, как мне поручили Махмуда Т., для меня началось тяжелое время. В Лондоне меня будто на части разрывали – едва я приезжал к своим подопечным, меня звали еще и к тем донорам, чьи помощники временно находились на других точках. Раньше, конечно, тоже так бывало – но не в таких масштабах. А если учесть то, что доноры, к которым меня звали, были самыми бесперспективными, то есть идущие на четвертую или восстанавливающиеся после неудачно прошедших операций… я подозревал, что слух о «конце моего времени» прошел, и врачи пытаются выжать из меня всё возможное.

Конечно, это неудивительно: хирург в первую очередь заботится о пациенте-человеке. А донор что? Понадобится, нового сделают. Я уже сбился со счету, сколько раз за то время, что я работаю, я заново делал перевязки после того, как донора кое-как перевязали в операционной, сколько обрабатывал раны, следил за состоянием дренажей и при необходимости ставил их заново сам, когда от меня отмахивались врачи и медсестры, мол, «у нас столько людей в отделении, а ты нас отвлекаешь».

Доктор Лоу, вроде бы, не такой. Когда я познакомился с ним, он показался мне вполне вменяемым человеком. Не повышает голос ни на персонал, ни на помощников и доноров, общается с нашими, как с людьми – без этих жестов и команд, как для животных. Мне сразу показалось, что он даже сожалеет о том, как всё получается.

К Махмуду я прибывал или рано утром, как раз на время обследований и анализов, или вечером, уже основательно вымотавшись после визитов к Дорис и Шарон. И понемногу закипал от этого непробиваемого идеализма, от бесконечных вопросов: «Со мной всё в порядке? А когда будут результаты? Может быть, люди умирают, пока меня тут держат просто так…». Или, бывало, парень рассказывал мне про свои эссе, про всех этих давно умерших рыцарей и поэтов, про какую-то неземную любовь. И так смотрел на меня своими широко распахнутыми голубыми глазищами…

К нему все в клинике как-то сразу привязались, с интересом слушая, как он развлекает освободившихся сестер и помощниц, читая наизусть старинные стихи. Медсестры улыбались в ответ на его искреннюю улыбку, приносили сладости, которые Махмуд любил, и по чуть-чуть угощали его. Бывало, я слышал горестные перешептывания: «Бедный мальчик! Такой милашка… ну почему, за что ему такая судьба?..». Да уж, могут такие ангелочки растопить женское сердце.

Да и у меня на душе было неспокойно. Может, Махмуд слишком напоминал мне того, кого я любил и потерял. Или…

Нет, я не хотел о таком думать. Не время.

…Как-то в один из моих вечерних визитов мы с Махмудом вместе с остальными донорами и помощниками сидели у телеэкрана в комнате отдыха. Шел какой-то сентиментальный фильм из тех, которые часто включают для таких, как мы: о чистой любви, чувстве долга и самопожертвовании ради ближнего. Главная героиня отказалась от любимого мужчины потому, что в него была влюблена ее младшая сестра, и осталась в их доме, заботясь о счастливой паре, по сути, проживая их жизнь вместо своей собственной. Не помню всех перипетий сюжета, не особенно я в них и вникал, занятый более важными мыслями. В памяти всплывает только один кадр – молодая женщина, плача, идет под дождем.

На финале фильма Кэрри, симпатичная молоденькая помощница, заплакала, и Махмуд сел рядом с ней, обнимая и утешая ее:

- Но ведь Лизбет жила не зря. Разве не для этого мы рождаемся? Чтобы раскрывать души, как цветы. Быть для других солнцем и светом.

И тут на меня будто что-то нашло.