Ради общего блага (СИ)

Почему-то чем дальше, тем больше мы спорим. Об «Истории Лизбет» - Заганос потом говорил, что фильм сентиментальный, глупый и банальный, но тот наш разговор в комнате отдыха Кэрри О. вспоминала еще долго,… никто из доноров ни разу не сомневался в том, что людям нужно служить всей жизнью. И я поневоле задумывался о том, для чего на самом деле мы живем. Для чего творчество?

Я пытался жить как прежде. Сомневаться нельзя, разве я могу ставить под сомнение то, что говорила мисс Эмили о людях, которые нуждаются в помощи и не выживут без нас. Наставники часто напоминали мне, что я избранный, что у меня великая цель, и мне нужно проявить самообладание и идти к ней, как бы трудно это ни было. Отдать всё, что у меня есть, и даже больше.

Но тонкая невидимая нить, которая связывает меня и Заганоса, становится прочнее с каждым днем. Я жду, когда он приедет. Мне нравятся даже наши споры о стихах, фильмах и жизни… в этом есть что-то такое – как будто раньше я спал, и только теперь проснулся.

*

А потом мы видим мой оригинал, и мой мир разбивается вдребезги.

Нет никаких людей, которые страдают от рака, и которым помочь могу только я. Есть один несчастный, мелкий, злобный человек.

Мы похожи. Даже имя почти не отличается. Он старше меня всего на шесть лет.

Чем больше я узнаю о нем, тем больше мне его жаль. У Мехмета Бали есть многое, чего нет у меня – родители, которые его любят, свобода, деньги… а главное – время и жизнь. Он не умрет молодым, отдавая всего себя ради кого-то. Но ему вовсе не хочется оставить по себе след в этом мире.

Наивно так думать.

Заганос называет меня «невинным летним ребенком» - то ли потому, что у меня день «рождения» летом, то ли это цитата из какой-то книги, которую я не читал. Я в самом деле многого не знаю. Я запутался.

*

Я уже не одну ночь лежу без сна, вспоминая поездку в Хайнолт Форест Кантри и разговор о подмене. Наверное, только тогда, когда Заганос говорил, что меня ждет, я в полной мере осознал – выемки и смерть происходят не где-то в параллельном мире, а рядом, это та самая страшная реальность, после которой ничего не будет. Я не стану писателем, не увижу друзей из своего класса, они никогда не осуществят свои мечты стать кем-то. Мне уже не стоять на берегу вот этого прекрасного озера… скорее всего, я не доживу даже до двадцати лет.

Если не соглашусь на этот грех, на этот безумный план.

*

Я уступаю, соглашаюсь, во всем слушаюсь Заганоса. Когда мы остаемся одни и я вижу почти безумный блеск в его глазах и слышу этот шепот – «Люблю тебя… живи…» я забываю о своем долге.

В сентябре в Сент-Пол приезжает Томми Д. – он помощник, у него какие-то поручения в Лондоне, и в свободную минутку он заглядывает навестить тех, кого знает по Хейлшему. Я спрашиваю, знает ли он Ибрагима В..

- Ибрагим на два года старше меня, - рассказываю я. – Он высокий, темный, с карими глазами. На Распродаже он купил такую смешную шапку в турецком стиле, и все его дразнили Шапка-Ибрагим.

Томми Д. морщит лоб, припоминая.

- Да, помню такого парня. Я знал его.

Меня настораживает, что он говорит об Ибрагиме в прошедшем времени.

- Что с ним сейчас?

- Завершил. На второй. Мне очень жаль, Махмуд…

Оказывается, Ибрагима забрали из Коттеджей через год – поработать помощником он не успел, его сразу отправили в клинику. Первая выемка прошла уже очень тяжело, второй он не выдержал.

«Понимаешь, Махмуд, девчонки говорили мне, чтобы я не затрагивал такие темы, когда буду говорить с тобой, но лучше пусть скажу я, чем ты случайно узнаешь сам. Не все клиники так хороши, как Сент-Пол, и не все врачи так добры и внимательны, как доктор Лоу. Ибрагим говорил, что у него всё в порядке… но многие из наших до последнего делают вид, что всё о’кей. Мне казалось, он даже рад был, что быстро завершит».

*

…Мне восемнадцать лет и четыре месяца. Мой оригинал попадает в аварию. Заганос помогает мне подготовиться к операции. Он совершенно спокоен, когда сопровождает меня на процедуры, но я помню, как дико он смеялся, когда услышал новости, как мы прижимались друг к другу, не в силах отпустить, хоть на миг.

Когда мне наголо обстригают волосы – так велел доктор – Заганос подбирает прядь моих волос и прячет в карман.

Меня зовут на премедикацию, мы прощаемся у двери манипуляционной комнаты. Обнимаемся и целуемся, не смущаясь от присутствия случайных свидетелей.

Последнее «прощай».

Закончится ли план успехом или провалом, я понимаю, что мы можем никогда не увидеть друг друга.

========== Глава 37. Кристиан Лоу ==========

Эстер говорит, что сердце Мехмета Бали остановилось вскоре после того, как она подала наркоз. Травмы в сочетании с предыдущим воздействием веществ на организм уже не оставляли шанса, и стандартная доза оказалась смертельной.

Я подозреваю, она лжет. Слишком хорошо изучил ее за эти годы, мы чувствуем друг друга на уровне интуиции. Но понимаю – лучше мне поверить, что на моих руках крови Бали нет. Мое дело – разблокировать донорский браслет перед операцией и на специальном аппарате ввести данные:

«Начало выемки: 00:00.

Возраст донора: 18 лет 4 месяца