Ради общего блага (СИ)

Мы шли по длинному коридору, который казался почти бесконечным. Я украдкой взглянула на Оливию. Блестящие черные локоны, крохотная родинка на щеке, стройная фигура. Она ведь еще так молода – неужели не хочет жить?!

Оливия упрямо продолжила:

- Я просто чувствую, что мне пора. Мы все рано или поздно к этому приходим. Вот ты, Кэт… тебе ведь уже двадцать восемь. Мало кто задерживается в помощниках до такого возраста. Это даже странно. Ну что ты будешь делать к тридцати, когда никого из твоих одногодков не останется в живых?

- Это не от меня зависит! – резковато ответила я.

- Но может, тебе стоило бы намекнуть куратору или врачам…

- Послушай, Ливи, мы ведь не знаем всей правды до конца, - этот разговор начинал меня злить.

- А нужна ли кому-то какая-то там правда? – Оливия тоже рассердилась. – Наша судьба молчать и подчиняться, так было и будет, и ничего не изменится!

Даже когда разговор на подобную тему заводила Рут, мне не было так обидно.

Может, потому, что тогда, два года назад, перспектива извещения была достаточно далекой. А может, просто подобные слова имеют свойство со временем ранить еще больше. Не знаю…

*

Время летело незаметно. Мне приходилось ездить по всей стране, я ночевала в клиниках, не успевала поговорить почти ни с кем из знакомых. Всё на ходу, всё на бегу. Но я даже была этому рада,… усталость забивала все тяжелые мысли. Я утешала себя только одним: если бы случилось что-то действительно из ряда вон выходящее, об этом уже узнали бы все.

Лето выдалось невыносимо жаркое. Заканчивался август, а солнце палило нещадно, даже, казалось, сильнее, чем в июне. Я как раз ехала в Кингсвуд, и остановилась на станции обслуживания, чтобы мне залили бензин в бак, а заодно и сходила в магазин купить минеральной воды. Но не успела я сделать глоток, как зазвонил мобильный.

- Томми?

- Алло, Кэт… ты можешь говорить? – голос у него дрожал. – Ты слышала? Тебе еще не присылали сообщение или что-то в этом роде?

- Я целый день в разъездах, - растерянно сказала я. – А что случилось?

- Объявили, что прежнюю систему донорства отменили! – взволнованно сказал Томми. – Это точно, не слухи. Я как раз был в Сент-Чарльз, нас всех позвали к телевизору. Выступал сам министр. Донорство отменят, мы получим права обычных людей. Нам оформят документы, засчитают стаж работы в медицине. Кэт, мне прямо не верится…

Получилось. Удалось. Мы выстояли, мы вместе это сделали!

Я молчала, тяжело дыша. Внезапно всё стало неважным: удушающий зной, усталость, жажда.

То, о чем я мечтала, свершилось!

- Кэт, ты как там? – с беспокойством спросил Томми.

- Прекрасно! Мы же теперь будем вместе, правда?

- Правда, - согласился он, и я услышала сдавленное всхлипывание. – Кэт, когда мы получим документы… выходи за меня замуж!

- Да! – не задумываясь, воскликнула я. – Да, Томми! Я же говорила тебе, помнишь?..

*

Когда я прибыла в Кингсвуд, там царила обстановка, напоминающая день окончания войны в каком-то старом фильме. Растерянные, ошеломленные парни и девушки собирались стайками, переговаривались, некоторые обнимались. Перешептывались, что доноры, у которых уже были выемки, пройдут программу восстановления по новой технологии.

Многие плакали. Даже парни.

- То есть?.. Выходит, мы не нужны?

- Но мы будем жить, как обычные люди!

- Помнишь, мы с тобой мечтали в Коттеджах, что будем работать на ферме? Теперь мы и правда сможем…

- Раньше мы знали, в чем смысл нашего существования. А сейчас?

Разноголосый гул сбивал с толку.

Многие из нас втайне надеялись хотя бы на отсрочку, но к такой значительной перемене оказались готовы далеко не все.

Я и сама, признаться, не до конца представляла – а что же буду делать я?

Все мои стремления сосредотачивались на том, чтобы помочь Томми выжить, чтобы нас не разлучили навсегда. И вот, возможно, мы станем мужем и женой.

Но как мы будем жить?..

========== Глава 48. Заганос З. ==========

Месяц за месяцем я жил чужой жизнью. Казалось, даже став горсткой пепла, развеянной по ветру, мой оригинал омрачал мое с виду безбедное существование.

Втайне меня бесило всё. Необходимость носить серые костюмы, которые не нравились мне, но были «фишкой» настоящего Уэсли, как часть имиджа надежды и опоры консервативного среднего класса. Те самые консервативные ценности и речи об общем благе – как же я ненавижу эту слащавость!..

Я копировал почерк оригинала – это было не так трудно, манера письма у нас почти совпадала – это мелкое притворство было подобно песчинке, попавшей в обувь и мешающей ходить.

А пытаться исправить его ошибки, разрываться между желанием быть более терпимым к людям и опасением, что они могут заподозрить неладное, если начальник вдруг «подобреет»… это было хуже всего. Я постоянно балансировал на грани, держась отстраненно-вежливо и делая вид, что слишком занят работой, чтобы кого-либо высмеивать или критиковать из-за вещей, неважных для главных проектов. Но от такого себя мне становилось противно.