Ради тебя

— В каком смысле? — опешила Тильда, невольно отступая — неприятно же, когда над тобой висят, хочешь не хочешь, а мерещится, будто вот-вот свалится.

— В самом прямом, — с яростной любезностью пояснил Крайт. — Людей оставим в покое, будем считать, тебе просто не попались достойные, а родственников больше нет. Но ты даже собаки не держишь. На деньги тебе плевать, на тряпки-драгоценности тоже, конфеты никогда не нравились, букеты цветочными трупами называла. Так что ты любишь?

— Науку! — выпалила Тильда первое, что на ум пришло.

— Именно поэтому ты её забросила и занялась убогой практикой? Вправляешь мозги токарным станкам и армейским машинам?

— Я… Мне нужно… Я материал собираю! — почти крикнула Арьере.

От невесть откуда накатившей обиды в груди ужасно тесно стало, не вздохнуть. Переносицу от разом подступивших слёз заломило, глаза тоже. Тиль по-рыбьи глотнула воздуха, придавила ладонью, пытаясь ослабить корсет — не помогло. Но хоть ноги двигались, развернуться удалось, уйти тоже.

Правда, недалеко, она даже до лошади добрести не успела, когда Карт её нагнал, обнял сверху, через плечи, словно в себя укутывая — раньше он всегда так делал.

— Прости меня, — шепнул ей в макушку, — я идиот.

— Отпусти, — только и смогла выдавить Тиль.

— Да ни за что, — припечатал Крайт.

И пожалуй, это резкое, даже властное, слишком уж хозяйское: «Да ни за что» — было самым нужным, что Тильда слышала за… За очень долгое время.

* * *

Почти десять лет назад

После духоты зала ночной морозный воздух показался острым: вдохнёшь — и в горле, в носу сразу становится холодно, колко. Но Тиль это даже понравилось: от выпитого шампанского и танцев немного кружилась голова, а стужа отрезвляла.

Девушка стянула воротник шубки у горла, пряча мигом замёрзшие ладони в мех, запрокинула голову. Тёмное небо, висящее перевёрнутой чашкой над чёрными сучьями деревьев, словно щедро бисером обсыпали. Звёзды тоже казались ледяными, но от холода, наверное, они лишь ярче горели: неправдоподобно большие, цветные — и привычно тускло-золотистые, и серебристые, и синие даже. Луна спряталась за остроугольной крышей Королевской Приёмной, потому подмигивающее звёздным бисером небо солировало, красовалось, демонстрируя себя во всём великолепии.

Снежок, угодивший в затылок, ударил совсем не больно, а вот холодное крошево, мигом набившееся за воротник, заставило вздрогнуть, передёрнуть плечами.

— С наступлением нового года, Тильди-тиль, — заорал Грег, замахал рукой, будто утопающий кораблю. — С новой жизнью и новым счастьем!

И как по сценарию за горящим огнями зданием Королевской Приёмной, за треугольником крыши небо прошил росчерк шутихи, взорвался ярким веером, оглушил свистом. А следом ещё одна ракета взлетела, потом сразу три, и ещё, ещё.

Тиль улыбнулась и залпам, и небу, и потускневшим звёздам. И Грегу, почему-то так и стоящему рядом с крыльцом. Разноцветье фейерверка раскрашивало его лицо то синим, то зелёным, то зловеще-красным, отчего оно театральную маску напоминало, а вот выражение не разобрать. Кажется, серьёзное очень. А шутихи свистели пронзительно, взвизгивали по-звериному.

— Ты очень красивая, — сказал Грег. Тиль его, конечно, не расслышала, по губам смысл угадала. А, может, и не по губам. — Я глупости говорю, да? — Тильда отрицательно помотала головой. — Да сам знаю! — Рыжий провёл рукой по волосам, взъерошив без того вечно торчащий вихор. — Но ты на самом деле сейчас очень красивая.

— Только сейчас? — также беззвучно, одними губами выговорила Крайт.

Невесть откуда взявшееся и, в общем-то, бездумное кокетство защекотало не хуже шампанского.

Теперь Грег головой помотал:

— Я хотел сказать…

Тильда прикрыла глаза, пряча подмёрзший нос в мех воротника: «Не надо ничего говорить. Я всё и так знаю».

— Тиль! — позвал рыжий, перекрикивая пересвист фейерверков и радостные вопли толпы, как-то разом, волной выплеснувшейся на террасы.

— И тебе нового счастья, — пожелала Крайт, повысив голос.

И тут увидела Мими. Её соседка по комнате в пансионате, можно сказать, старая подруга, с которой они больше полугода не виделись, стояла рядом с колонной, то ли не решаясь спрятаться за неё, то ли, наоборот, сначала спрятавшись, а потом передумав. Собственно, дело не в том, как она там поступить собиралась, а в выражение её лица. Пожалуй, такого осуждения граничащего с брезгливостью Крайт видеть ещё не доводилось, а судили её многие и часто.

А когда Тильда перекошенную физиономию Мими рассмотрела, обруч, давным-давно стальной лапой рёбра стискивающий, исчез, словно его не было никогда, даже корсет ослаб, будто и не зашнурованный вовсе. Девушка вздохнула, глотая воздух ледяными кусками. И то, что сейчас он едко вонял гарью и серой ни малейшего значения не имело.

— А оно возможно, счастье-то? — спросил Грег.

Тиль, разглядывающая подругу — судя по всему, бывшую — и не заметила, как он подошёл.

— Конечно, возможно, — девушка подняла голову, глядя на насупившегося рыжего, — оно же новое. Всё новое возможно, по крайней мере, теоретически. Так мой отец говорил.