Радин

Он прочел статью о выставке и решил, что это своего рода объявление, такие бывают в воскресных газетах: сеньора такого-то просят дать о себе знать или – адвокат семьи разыскивает наследника. Он решил, что я вызываю его таким допотопным способом, потому что не знаю, где искать. Ему и в голову не пришло, что я считаю его мертвым. Поэтому он вошел в галерею улыбаясь и даже пытался меня обнять, правда, улыбка исчезла, стоило ему оглядеться в железном зале.

Он снял синие очки и сунул их в карман. Лицо у него побледнело под густым загаром.

– Где ты это выкопала? – Он ходил по залу, останавливаясь перед каждой картиной, цокая языком и сквернословя. – Кто намалевал эти водоросли в грязной воде?

Сначала я думала, что он рассудком подвинулся: дурацкие очки, как у слепого баяниста, наголо бритый череп. Потом я поняла, что это камуфляж, что он не умер и не сошел с ума, а просто скрывался в какой-нибудь дыре, и только потом, когда он вошел в кабинет и плюхнулся в кресло, я узнала его окончательно.

– Это сделал Гарай? – Губы у него прямо ходуном ходили. – Ты посмела подменить мои холсты? Куда ты дела настоящую «Аррабиду»?

– А разве это не она? – Я открыла бутылку воды и села за стол. – Как бы там ни было, открытие выставки через четыре дня. А работы прибыли из твоего дома, я сама посылала за ними фургон.

– Что значит – прибыли? Доменика продала тебе это дерьмо?

– Осенью она заявила в интервью, что «Аррабида» хранится в твоей мастерской и ее покажут городу, когда придет время. Мне пришлось завести шпиона в твоем доме, чтобы серия не попала в чужие руки, но потом я узнала, что ты жив и работаешь у Гарая. Была очень рада, послала тебе хорошие холсты, ты ведь это помнишь?

– Это я помню.

– Потом ты исчез, я так и не увидела картин, которые ты обещал мне в письме, потом я узнала, что ты погиб в конце декабря, а потом Доменика сказала, что готова предоставить работы для продажи.

– Хватит врать. – Он нахохлился в кресле, сгибая и разгибая свои длинные пальцы. – Ты получила от Гарая мои работы, увидела их, сдрейфила и заказала ему привычное старье. Тем более что ты считала меня мертвым, уж не знаю почему.

– Только не Гарай. Я нашла бы нужного человека безо всякого риска.

– Значит, ты нашла. А теперь тебе придется сложить этих рыбок в кучу на заднем дворе, залить бензином и поджечь. Пойдем, покажешь мне сарай, в котором ты держишь меня настоящего. И мы снова станем друзьями, pássaro peruano!

– Дай мне два дня, Алехандро, я должна подумать.

После его ухода я открыла коробку сигар, хранящихся для особого случая, повесила на дверь табличку «закрыто» и стала думать.

За последние пятнадцать лет мне пришлось распустить свою жизнь, как Пенелопе – свое покрывало, смотать нитки заново, а после связать так, чтобы пряжа не кололась, согревала и защищала от сырости. Рисковать аукционом – это рисковать всей пряжей. Понти должен исчезнуть или стать моим партнером по этой сделке.

Выставить холсты довольно просто: кто же еще подтвердит подлинность, как не жена, галерея и товарищ по академии. Но можно устроить все еще лучше, с невероятным блеском, если Алехандро пойдет мне навстречу. Если я смогу его заставить.

Возвращение гения – вот что будет на обложке буклета, я еще успею сделать заказ, рано утром позвоню в типографию. Бумага от врача, на случай если у властей возникнут вопросы. Массажист, косметолог, новый костюм и таблетки для куража. Он выйдет на подиум, застенчивый, в белой рубашке без галстука и скажет, что чудом спасся от гибели. Он провел эти месяцы в рыбацком поселке, пытаясь вспомнить, кто он такой.

Мы поднимем эстимейт до четверти миллиона. Хотя по сравнению с фламандским почтовым голубем, купленным на днях за миллион с четвертью, это сущие копейки.

Радин. Среда

Спустившись по переулку, он вышел на площадь с каменной рыбой, удивленно оглядел заполненные народом бары, откуда доносился голос футбольного комментатора, и вспомнил, что сегодня игра. Булочник окликнул его из дверей пекарни и сказал, что через три недели будет матч с аргентинцами, вот это точно стоит посмотреть.

Через три недели я буду далеко, подумал Радин, поворачивая в сторону ратуши, пока не знаю где, но точно далеко. Разве это не то, чего я хочу? Пойти теперь же к Лизе, сказать, что мы уедем вместе, что для нас обоих португальское время закончилось. Что ей пора двигаться дальше и мне тоже, что мы оба застряли на этом дружелюбном берегу, как Миклухо-Маклай в ожидании русского фрегата.

Но что я могу ей предложить? Женщины, родившиеся в девяностых, не бросаются на любовные бусины, железные гвозди и табак. Они не знают, что слова продлевают жизнь, как поцелуи или вино.