Радин

Он был не слишком азартным, даже вялым, и ставил по наитию, то на цвет собачьего жилета западал, то на кличку. Когда я сказал, что судьи считают результат по тому месту, где был собачий нос, а не лапы, он засмеялся: King above Law! Тому виднее, у кого нос длиннее, подумал я, и тоже засмеялся. Мы перешли на английский, и с тех пор я звал его студент, хотя он не студент, а он меня Вань-Вань, хотя я не китаец.

В тот день мы решили дождаться спринт-класса и пошли в столовую, где на витрине лежал коричневый батон, похожий на статую с острова Пасхи. Наши магистранты, сказал Крамер, все на одно лицо, и это лицо мне осточертело. Таскаются по кофейням и пишут, в сущности, про одну и ту же книгу – ту, которую они бы сами написали. Если бы нашли время. У меня другие планы, сказал он, уж я не стану гнить на кафедре в Линце, как деревянный гулливер в разорившемся парке развлечений.

– А что будешь делать? – спросил я, беспокойно поглядывая на табло.

– Я прославлюсь, вот что я сделаю. Напишу книгу о великом человеке, который умер при жизни. Гениальный сукин сын, но мертвый, как кусок эвкалиптовой коры, и полон сухого холодного пафоса. Знаешь бразильскую легенду о corpo-seco? При жизни это был фермер, который никому не давал плодов из своего сада и убивал любого, кто пытался туда пробраться. Хотя плоды эти были несъедобные. Ты понял?

– Не очень.

– Концепт – это похмелье искусства, все эти пластиковые гномы и нефтяные бочки движутся сами в себя, как сарай Старлинга, который он переделал в лодку, а потом обратно в сарай. Никто еще не говорил этим людям правду в лицо. Мэтр думает, я пишу его биографию, моя жизнь в искусстве и все такое, но книга будет о его смерти, и, будь уверен, она ему не понравится!

Я скучаю по Крамеру, но отсюда ему не позвонишь, разве что сам появится. В царстве мертвых приходится ждать долго, и далеко не все захотят с тобой разговаривать. Я бы рассказал ему о том дне, когда я выполнил задание – снял ботинки и прыгнул с моста, помня, что в воду нужно входить ногами, иначе шею сломаешь.

Я еще ни разу не прыгал с такой высоты, и мне показалось, что я пробиваю ногами асфальт. Сначала я увидел дно, грязь и блестящие камни на дне, похожие на головы ирландских хабиларов в круглых шлемах. Потом я увидел себя, как другого. Вот он падает, переворачивается, вытягивает руки, но вода не уступает, крутит его мягко, медленно, и вот он пропадает в зеленоватой мути, и темная тина набивается ему в рот.

Радин. Среда

– К сожалению, он гений. Вы в теннис играете? По сравнению с Алехандро я красиво бегаю по корту, а он стоит у сетки и садит, и садит! Но я второй после него в этой стране, и ему следовало это признать. Я думал именно об этом, когда наблюдал его смерть.

– Наблюдали?

– Да, я видел, как река приняла его. Знаете ли вы роман Гонкура «Актриса Фостен»?

– Нет, – растерянно ответил Радин, – а при чем тут актриса?

– В финале романа актриса гримасничает и заламывает руки, глядя на судороги умирающего любовника. Она намерена их запомнить и использовать для роли в «Федре». А я думал, что хочу написать такую картину: две фигуры на склоне холма, тяжелый блеск реки, в свете луны кипарисы становятся тенями, прорезая в небе черные морщинки.

– В свете луны? Но перформанс состоялся среди бела дня. К тому же в реку прыгнул не Понти, и вы это знаете.

– Это другая картина, – сварливо сказал Гарай. – Я говорю о настоящей смерти, которую видел я один!

– Чьей смерти?

– Вы что, еще не проснулись? Эти люди знают, что я там был. Стоял за оградой, где Алехандро велел мне его дожидаться. Вернее, он велел сидеть в машине, но я задремал, спохватился и вышел на воздух, чтобы снова не заснуть.

Гарай сидел на диване, сложив руки на коленях, и казался совсем больным. Да он и был больным, ему бы еще денек-другой полежать с катетером в вене. Когда ночью в дверь позвонили, Радин был уверен, что это консьержка. Он быстро оделся, распахнул дверь и обнаружил на площадке художника в больничном халате.

– Еле нашел вас. Хорошо, что не уехали. Дайте чего-нибудь выпить. – Тот протиснулся мимо Радина в коридор и сбросил халат, оставшись в байковой пижаме.

– Вы что, так и ходили по городу? Принесу вам одежду.

Когда он вернулся на кухню, Гарай уже скрылся за перегородкой, и там зашумела вода. Вот и воду сразу дали, думал Радин, ставя чайник на плиту. А так минут десять ждешь, пока до мансарды по старым трубам дотянется. Стоит переломить свои намерения, и судьба начинает бегать за тобой, размахивая тем, что прятала. Утром я стоял с сумкой на перроне, пытаясь откреститься от неразрешимой задачи, а теперь два часа ночи, и главный фигурант дела плещется у меня в ванной.

– Послушайте, я рад, что вы решили мне довериться. – Радин положил на стул махровый халат. – Одевайтесь. Потом поищем что-нибудь в шкафу.

– Сойдет. – Голый Гарай вышел из-за ширмы, вытираясь полотенцем. – Я у вас надолго не задержусь.