Радин

Радин отвернулся к плите, где в чайнике варились два яйца. Он успел увидеть, что его гость покрыт рыжей кудрявой шерстью, и представил, как по ночам он обращается в локиса и настигает своих обидчиков.

– Вы говорите о вилле «Верде»? Там произошло убийство? И вы уверены, что вас заметили? В таком случае это связано с попыткой отравления, и теперь ясно, что было настоящим мотивом.

– Наконец-то до вас дошло. – Гарай нахмурился и уставился в потолок. – Не знаю, кто вы на самом деле, агент Интерпола или русский шпион, но думаю, что если расскажу все, что знаю, то перестану быть единственным свидетелем. И меня незачем будет убивать.

– Я готов стать вторым, рассказывайте. Хотите яйцо всмятку?

– Это было в ночь на тридцатое декабря, часов в одиннадцать. Я стоял за живой изгородью. До сих пор помню их голоса и шорох мешка по гравию. Они тащили тело в мешке – длинном, с логотипом фирмы «Tronco», в таких привозят удобрения для сада. Дотащили до обрыва и бросили в воду. Я не слышал всплеска, но я посмотрел вниз и почувствовал, как на мгновение там, внизу, разошлась вода. Я побежал к машине, хотя почти не чувствовал ног. Я испугался и уехал! Теперь вы поняли?

– Теперь я понял. Вы думаете, что видели убийство, а убийцы видели вас и теперь убийцы хотят вас убить?

– Это смешно? Речь идет о моей жизни, детектив. Ты ведь на серьезных людей работаешь? Русский сыщик согласился искать какого-то нищего парня в чужом городе, так я и поверил! Скажи еще, что в галерее тебе дали за него мешок с наличными.

– Давайте лучше поговорим о мешке для удобрений. – Радин выключил плиту, взял тарелки и поставил на стол. – Вы видели, как двое людей избавились от тела, и вы уверены, что убитым был хозяин дома. Зачем вы в ту ночь поехали на виллу?

– Так ведь Шандро попросил. Я должен был на стреме постоять, пока он картину пакует. Очевидно, он наткнулся на них в доме, выпрыгнул из небытия, словно голодный дух, и они насмерть перепугались. Выстрела я не слышал, скорее всего, ударили ножом или тяжелым предметом.

– Кто ударил?

– Крамер, конечно. – Гарай принялся лупить яйцо, потом обмакнул его в соль и медленно съел. – А с ним была Доменика.

– А если это были не они? Вы же сами говорите, что стояли за изгородью и слышали только голоса.

– Да кто же еще, глупец вы этакий! Она сказала, что порвала свой жемчуг, а он рявкнул, что теперь не до этого. Я знаю этот жемчуг, она его все время носит, не снимая. А рядом с ней шел чертов немец, присосался там, как минога, спал с чужой женой и донашивал чужое тряпье.

– Почему вы не сообщили в полицию?

– И что я скажу – что видел, как в реку бросили человека, который уже полгода как мертв? Или что он жил у меня всю осень, пока на его могилу ходили туристы с хризантемами?

– Значит, он жил у вас. Я так и думал.

– Тут и думать нечего. Мне нужны гарантии, я дам показания на обоих. – Он поймал недоверчивый взгляд Радина и добавил: – Да, на обоих. Эта женщина хотела моей смерти, она для меня ничего не значит. Есть и другие люди, которые хотят моей смерти. Я на всех дам показания. Вы продвинетесь по службе, в какой бы конторе вы ни служили. Завтра я уеду из страны, обещайте, что меня оставят в покое.

– Хорошо. Ваш друг прыгнул в реку, утонул, потом воскрес из мертвых, и за это его снова бросили в реку. Завтра вы уедете из страны, а теперь возьмите одеяло и ложитесь спать.

– Завтра я уеду из страны, – повторил Гарай, глядя перед собой. – И горите вы все синим огнем.

Доменика

Я шла по саду в ночной рубашке и носках, я всегда сплю в носках, с детства, тебя это когда-то забавляло, помнишь, что ты говорил? Что однажды на меня нападет пратчетовский пожиратель носков, который рычит так: грнф, грнф, грнф! Однажды ты его нарисовал – маленькое розовое чудище с хоботом, похожим на шланг пылесоса. Надо бы разобрать твои папки и найти его. Я шла мягко, ни одной веткой не хрустнула, но индеец все равно услышал.

– Кто тут? – Его тень заметалась по кирпичной ограде.

– Тише, не стреляй только, пойдем к тебе, мне нужна твоя помощь.

– Хозяйка, ты! – Он повел меня во флигель, и я рассказала ему, что мне нужно.

Я могла прийти к нему днем, но не хотела, чтобы служанка видела, как я возвращаюсь. Индеец на самом деле не индеец, но Малу зовет его так, и я тоже, все равно его имя я произнести не могу. Индеец вошел в дом, повозился там и вынес белую чашку, я думала, он собрался угостить меня чаем, но он поставил чашку на перила и сказал, что трава не опасная, человек помучается немного, а потом заснет.

– Будет ли там еда? – спросил он деловито, и я сказала, что будет, и еда, и питье.

Он объяснил мне, как сварить траву, у него, мол, кроме чайника, ничего нет, и по дороге в дом я думала, куда спровадить с кухни Марию-Лупулу. Мне нужно, чтобы мужчина ушел с вечеринки после первой же порции спиртного, сказала я индейцу, и он покачал головой:

– Крепкий мужчина?

– Толстый.

Его глаза в темноте казались двумя тусклыми белыми шариками, как те солярные лампы, что ты купил для розария, потом оказалось, что солнца зимой недостаточно, а если нечего взять, то нечего и отдать.