Радин

А что если я вижу три восьмерки там, где их было только две? Если Понти не успел, не смог, не выжал из себя свою «Аррабиду», то первого ряда тюбиков не существует в природе. В этом случае остаются два ряда: зимние работы Гарая и хрестоматийные рыбы, которых он нарисовал для аукциона.

Нет, не может быть. Мы знаем, что осенью к Понти вернулось вдохновение, поэтому он и застрял здесь до конца декабря. Радин вышел на кухню, налил воды из-под крана и поморщился от теплого железного вкуса. На посудной полке обнаружились угольные карандаши в стакане. Радин взял семь штук, вернулся к столу и выложил их рядом с краплаком. Вот они, pinturas negras, присланные обратно на грузовом такси.

Карандаши напомнили ему кабинет каталонца, он услышал жужжание электрической точилки и поежился. Ничего этого нет, весело сказали ему на ухо, вы видите то, что вам показывают! Фонарь мигнул несколько раз и погас, слабый свет с улицы пробивался через щели в ставнях. Мне показывают три раза по восемь: тюбики, баночки и угольные карандаши. Охра желтая, охра красная, вермильон и зеленая земля.

Но это же очевидно, сказал Радин вслух. Вот я болван!

Догадка была похожа на морского ежа: страшно взять в руки, но глаз оторвать невозможно. Радин сложил краски и тюбики в стеклянное блюдо, подумал немного и смахнул карандаши со стола. Потом он засмеялся и некоторое время смеялся в темноте.

* * *

Выйдя из мастерской, Радин запер дверь, огляделся и увидел, что улица опустела. Он открыл багажник форда, чтобы положить туда ключ, и обрадовался, обнаружив там кусок брезента. Со свертком на плече он направился в сторону порта, миновал автомойку и контейнеры, пошел было к остановке, но вспомнил о забастовке автобусов и свернул к реке, чтобы пройти по мосту до метро Mercado.

Семь холстов из сундука мертвеца, думал он, шагая вдоль бесконечной стены портового склада. Уличить Гарая было некому. Разве мог он, брошенный друг, подражатель, живущий с полным ртом горечи, преодолеть такое искушение? Так всех их околпачить. Йо-хо-хо и бутылка рому!

Дождь быстро набрал силу, и, выйдя на шоссе, Радин растерянно огляделся: назад пути не было, а до метро оставалось минут двадцать, не меньше. Вода хлюпала в мокасинах и заливалась ему за шиворот, он держал свернутый холст над головой, то и дело отступая с обочины в кусты, когда мимо проносились тяжелые фуры, поднимая из-под колес черные веера дорожной грязи.

Белые рабыни, невольницы, украденные у покойника и названные черными, приехали назад на грузовом такси. Без подписи гения они оказались никому не нужны. В кармане плаща зазвенел телефон и тут же замолк, будто захлебнулся дождевой водой. Радин встал под крышу киоска, пристроил сверток к стене, достал телефон и увидел номер бывшей жены. Урсула всегда звонила ему то рано утром, то посреди ночи, но чаще всего тогда, когда руки у него были заняты.

Эта ее особенность довольно долго казалась ему забавной, напоминала прустовское полюбишь бретонку, полюбишь и ее дурацкий чепец, и он действительно любил чепец, привык к постоянному голоду, который гудел в ее теле, к ее глянцевым волосам и домашним сабо, которые издавали противный щелкающий звук. Он даже ходил на милонги, где ему уж совсем нечего было делать.

Радин сунул телефон в карман и пошел дальше, придерживая сверток на плече, плащ хлестал его мокрыми полами по ногам. Проходя мимо скобяной лавки, он вспомнил, что забыл в мастерской сумку с ножом и скотчем, выругался и поймал себя на том, что сделал это по-португальски. Filha de puta! У кирпичного здания пожарной части он снова остановился, чтобы переложить портрет в другую руку, и услышал свое имя, громко произнесенное знакомым голосом.

Обернувшись, он увидел серый автомобиль, подъехавший к нему почти вплотную, так что переднее колесо стояло на бордюре. Окно со стороны водителя медленно опустилось, но лица водителя Радин не разглядел.

– Садитесь в машину, – сказал человек, сидевший за рулем, – а то ваша ноша размокнет. Кто же в наше время вот так, пешком, таскается с награбленным?

Лиза

В декабре шли дожди, в такие дни небеса здесь сливаются с землей, и все вокруг становится одного цвета – цвета мокрого сланца, всё как дома, мне не привыкать. Зато после Рождества подморозило и стало светло, будто апельсиновые деревья зацвели.

В тот день Понти сказал, что даст мне приглашение на открытие выставки. Ты когда-нибудь ела устриц, спросил он весело, представь, их надо живьем засовывать в рот!

Картины в мастерской стояли лицом к стене, и меня давно разбирало любопытство. Я сказала, что могу и здесь на них посмотреть, но он покачал головой. Тогда я спросила, в чем смысл серии, а он вдруг разволновался и принялся объяснять.