Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

— Не хочешь ли ты познакомиться с замечательным редактором?

— И куда же я должен для этого отправиться?

— К своей старой знакомой — к Лизе.

— Ты о себе? Тебе предложили новую работу?

Лиза вдруг оробела.

— Только, пожалуйста, сразу на меня не накидывайся, — сказала она. — Прежде выслушай. Материалы, которые я перепечатывала… я все время о них думала, и они слагались в довольно упорядоченное целое. И я просто не могла не показать, как они — во всяком случае, на мой взгляд — укладываются в стройную систему. Ну и составила развернутый план. Хочешь взглянуть?

— Да, конечно, — сказал он с улыбкой и взял рукопись. Он раскрыл ее с искренним любопытством и удивлением, устроился поудобнее и начал внимательно читать, а потом задумчиво откинулся, положив рукопись на колени, и словно самому себе вполголоса сказал: — Задним числом еще раз взглянуть на все в целом — это интересно, очень интересно. — Затем добавил уже другим тоном: — Отличная работа, Лиза, просто отличная.

— Ну, во всяком случае, тут ничего не упущено… как мне кажется, — сказала она, скрывая облегчение.

— Замечательно! Но почему ты этим занялась?

— По вдохновению. А тебе пригодится? Ты это используешь?

— Использую? — переспросил он, взглянув на нее удивленно и несколько растерянно. — Нет, Лиза, использовать это я не смогу.

— Почему же?

— Потому что это все старое. Ты просто привела мои заготовки в порядок.

— Но, может быть, ничего другого и не нужно?

— Ты серьезно, Лиза? Неужели ты думаешь, что я все последние недели мучился только потому, что мне нужен был плотник?

— Как плотник? — вскрикнула она уязвленно. — Извини меня. — Гордость ее была оскорблена, а страх за него перешел в отчаяние. — А, к черту! — сорвалась она. — Я ведь думаю только о твоем будущем. Время идет, и все ни с места. Что будет с твоей академической карьерой?

— С карьерой? — сказал он и засмеялся. — Ты не понимаешь, Лиза. Все это я уже оставил позади.

— Ах, позади! А впереди что? Повсюду полным-полно маленьких голодненьких филологов со степенью. Да такая степень есть у любого автобусного кондуктора!

— Замолчи!

— Не замолчу!

— Так я тебя заставлю!

— Только попробуй!

Он вскочил. Она впервые увидела в его глазах такое непрощающее возмущение, что чуть было не вскрикнула в отчаянии: «Значит, я тебе больше не нужна?» — Но она уже утратила контроль над собой.

— Кем ты себя мнишь, черт тебя дери? Какое великое открытие ты сделал на этой неделе? В газете тиснули снимок полицейского — это твое великое открытие? Я в такие газеты мусор заворачиваю, чтобы выбросить. Знаток преступлений, которые вовсе не преступления. Преступников, которые не преступники. Полицейских, которые не полицейские. Твой Шор — подонок.

— Скажи это Чехову! — крикнул он.

— Чехову? — произнесла она со жгучим презрением. — Чехову мне ничего говорить не пришлось бы. Он бы сразу понял, какое здесь творится преступление. Настоящее преступление!

— Какое же?

— А то, что ты со мной делаешь.

— Это твоя квартира. Вызови полицию. Пусть меня вышвырнут. — Он страдальчески запнулся, увидев прямо перед собой ее лицо с упрямо выставленным подбородком. Ей вдруг почудилось, что она исчезает из его глаз. Это было странное ощущение. — Ты просто неспособна хоть что-то в себе удержать, — сказал он, и его голос надломился. — Обязательно надо все уничтожить. Казалось бы, столько душевной чуткости, так все чудесно! И люди поддаются, идут туда, куда хочешь ты, идут, куда, может быть, вовсе и не хотят идти. Почему бы и нет? Ты же всегда платишь за выпивку. Ты можешь позволить себе бросать людей, бросать вещи, если они не дотягивают до твоей душевности. Колледж, художественная школа. Все эти типы, которых ты немножечко любила. И почему я вдруг поверил, будто мы… — Он помотал головой и спросил с отчаянием: — Да что же ты такое на самом деле?

— Твой мячик.

— Вот как! И куда же ты теперь отлетишь?

— Через твою голову, будто тебя тут вовсе и не было! — Унижение было таким невыносимым, что она почти завизжала: — Разве ты что-нибудь видишь, педант заплесневелый? Да что ты можешь знать о живом, о живых? — Ослепленная яростью, она шагнула к нему.

— Ради бога! — вскрикнул он, заслоняясь рукой. — Отвяжись от меня. Я достаточно насмотрелся. — И тут же ему стало стыдно собственных слов, и он начал кричать: — Конечно, это преступление, что я тут. Ты права!

Он схватил с дивана свою куртку и выбежал из комнаты. Она услышала, как он споткнулся на лестнице, и решила, что он упал. Но тут хлопнула входная дверь. Лиза стояла на верхней площадке, растерянная, терзаясь мыслью, что добро, которое она хотела ему сделать, так больно его ранило. И все-таки он был нестерпим. День за днем он становился все нестерпимее: сейчас он, конечно, сидит в парке и упивается болью, которую причиняет ему уязвленное тщеславие. «Законченный себялюбец, больше никто», — подумала она злобно. И все же кинулась к вешалке.

В дверях ее окликнула бледная хорошенькая мисс Этли, чей муж, геофизик, отсутствовал всю ночь, — он объяснил, что прилег в своей лаборатории и заснул.