Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

Они прошли пол-аллеи, вглядываясь и нагибаясь. Потом остановились — две озаренные фарами недоумевающие фигуры на середине аллеи. Земля нигде не была вскопана.

— Господи, — вдруг сказал он, положив ладони на бедра. — Значит, она сделала, о чем говорила. Выкрасила эту сухую орясину, Хорлер. Сумасшедшая женщина!

— Нет, просто богатая, — сказал Хорлер.

— Но выкрасить дерево!

— Так, наверное, из пульверизатора.

— Что же, пойдем назад, поищем выкрашенное дерево, Хорлер?

— Да ну его к черту, коммандер.

— Вот женщина, а, Хорлер?

— Что есть, то есть, сэр.

— Хорлер, как по-вашему, может старое дерево или старый человек снова зазеленеть?

— Дерево, человек. Все, в сущности, одно и то же, — глубокомысленно изрек Хорлер, и они сели в машину.

Впереди на пригорке стоял каменный фермерский дом с белыми карнизами. Все окна пылали огнями. К старому дому были пристроены два больших каменных крыла. Луна теперь светила так ярко, что дом был весь облит серебряным сиянием. Левее в глубоком мраке прятались службы и конюшни. Справа до самого лесистого гребня в таинственном серебряном мареве простирался луг. Широкий луг купался в серебре, обрамленный черной полосой невысоких холмов. Чаша, полная света. Ни единая движущаяся тень не пересекала ее. Охотников там уже не было. Лошадей грумы погрузили в фургоны. Охотники перебрались в дом к накрытым столам, а некоторые уехали к себе, чтобы вернуться с друзьями — в этот день двери миссис Финли были распахнуты для всех. По всему кругу перед домом стояли машины.

Айра Гроум открыл дверь, неторопливо прошел через холл, обшитый дубовыми панелями, увешанный английскими гравюрами, и остановился на пороге одной из больших комнат нового крыла. Все крыло было сколком старинного английского помещичьего дома: темные панели, картины в золоченых рамах, поленья, пылающие в огромном камине, и длинный стол вблизи камина, сверкающий белоснежной скатертью и серебряными блюдами с обильными и разнообразными закусками. Слуги в ливреях сновали с напитками между столом и тридцатью оставшимися поужинать гостями — президентами компаний и их женами. Слуги из Охотничьего клуба знали всех гостей поименно — одни и те же слуги в одних и тех же ливреях обслуживали все званые вечера. Это создавало семейную атмосферу. Только трое гостей еще были в алых охотничьих костюмах — они стояли в глубине у окна. В комнате царило ощущение непринужденности и благодушия, ибо всякий тут знал, сколько каждый из остальных стоит в долларах и центах и на какие суммы он может еще рассчитывать. А потому они знали, о чем беседовать: кто-то ездил в Испанию, кто-то только что вернулся из плаванья по Карибскому морю, кто-то привез с юга Франции забавную историю о тамошних ресторанах, кто-то мог дать точные сведения, сколько что стоит сейчас в Лондоне. Все тут были богаты, все любили лошадей, все были немножко пьяны, но никто не был так пьян, как Айра Гроум.

И пока он стоял на пороге в этом новом своем состоянии беззаботной благожелательности, его опять посетило одно из тех озарений, которые стали для него такими желанными и нужными. Эти благоразумные, осторожные, приятные люди, возможно, прячут под личиной безмятежности всяческие нервные выверты или тайные вкусы к мелким грешкам, но истинной страсти из них не знает никто. Следовательно, они для него не свои и он здесь чужой. Это озарение его удивило. Годы и годы он служил этим людям хладнокровно и беспощадно, получая богатые награды, и мысль, что они ему чужие, подействовала на него удручающе. Где же те, кого он мог бы назвать своими? И, еще задавая себе этот вопрос, он почувствовал, что радостно взмывает и уносится во мрак, где он дрожал от холода, слышал дикие вопли и яростные проклятия и видел искаженные страстью лица. И он поверил бы, что слегка пьян, но в эту секунду к нему подошел Энгус Макмертри, и его мертвое лицо внезапно ожило, словно он вспомнил, как говорил, что рядом с Айрой Гроумом чувствуешь себя под какой-то защитой. Было ясно, что он ищет опоры в том, кому доверяет. Макмертри был недавно низложен собственным советом директоров — этот местный светский скандал служил темой для бесконечных пересудов. Все знали, что Макмертри неспособен жить без своего банка — в его жизни не было больше ничего. И неудивительно, что он уже начинал впадать в нервное расстройство, что на его сером лице уже лежала печать его одинокой смерти. Он торопливо протянул руку:

— Как поживаете, коммандер? — и вцепился в теплую руку Айры Гроума.

— Прекрасно. Да, прекрасно, — сказал Айра Гроум, пытаясь высвободить руку. — А как вы, Макмертри?

— Вы же знаете, что сейчас делается, — сказал Макмертри. — Повсюду вокруг нас. Никаких нравственных ценностей. Никакой лояльности. Только одно: хватай, хватай! — Он посмотрел по сторонам и дал себе волю, словно наконец встретил старого испытанного друга. Хотя прежде они ни разу ни о чем личном не разговаривали.

— Неблагодарные подлецы. Без чести и совести… Мелкие душонки… Вам я это могу сказать… — Он вдруг перебил себя. — Что с вами, коммандер? Вы кого-то ищете?