Радуга

Пурошюс от волнения поначалу не слышал слов Заранки. По правде говоря, он попросту любовался, как вытягивается лицо у настоятеля Бакшиса... Распарившись, словно сам охаживал веником в баньке его святую спину, про себя шептал: «Ух ты, ух ты... На... На! Так тебе и надо, старый поп, ревнитель веры, за неверие к человеку...» Но потом у самого Пурошюса в голове прояснилось, и он, слушая бессвязный рапорт Заранки, стал понимать, что жестоко ошибся... Что не в воровстве дело! Нет! Господи ты боже мой! В кукучяйской колокольне обнаружена коммунистическая литература. Целый мешок, который таурагнайский еврей, зять Альтмана Гирш пытался увезти в более безопасное место, но благодаря бдительности и рвению начальника участка... Вы уж простите, настоятель, за грубое слово, этот крючконосый большевик уже ползает в кутузке на брюхе, а ваш слуга Алексюс Тарулис в богадельне кряхтит в руках Анастазаса и Микаса с Фрикасом. Ни тот, ни другой пока не желают признаться, что работали рука об руку. Представьте себе, Гирш твердит, что на молетайском базаре незнакомый человек нанял его, чтобы он отвез этот мешок к Рубикяйскому лесу и у дороги бросил под обожженной молнией елью. А ваш Алексюс хвастает, что всю ночь ему снились райские сны. Хорошо, что у Флорийонаса Заранки есть голова на плечах и свидетель. Правда, этот свидетель — вор, представитель отбросов общества, которого Флорийонас с первого же взгляда раскусил, потому что тот недавно просил его за мелкие услуги полиции устроить звонарем... Пурошюс следил за Алексюсом. Видите ли, вору кажется, что все кругом воруют. Такова психология вора. И вот вам курьез!.. Оказывается, что воры тоже могут иногда дать пользу обществу. Ха-ха-ха! Ах, вот и он! Господин Пурошюс! Легок на помине. Не волнуйтесь, уважаемый. За эту ночь вы заслужили повальное отпущение грехов из рук ксендза-настоятеля, а от полиции — крупную денежную премию с непременным условием, что не пропьешь ее, шельмец, а до единого цента отдашь семье и успокоишься... Хотя бы этой зимой не будешь покушаться на имущество ближнего своего. Любезный настоятель, кстати, в двери вашей колокольни очень скверные замки. Их можно отпереть обыкновенным трехдюймовым гвоздем. Флорийонас там уже побывал. Там ничего нет, кроме зерна и свежих заснеженных следов. Вот видите, какие дела творятся, уважаемые господа и барышни. Коммунисты с каждым днем становятся хитрее. Свить гнездышко под крылом святой церкви! Класс! Слава судьбе, что господь накануне своего дня рождения не помог им и осрамил, вдохнув дух святой в Тамошюса Пурошюса. Теперь Флорийонас Заранка уверен, что до рождества удастся распутать гордиев узел и показать обществу изнанку трагических событий, поймать убийц своего любимого брата, Мешкяле и учительницы Кернюте. Они понесут наказание. Священной рождественской ночью общественность городка сможет спать спокойно. Вы уж простите Флорийонаса Заранку за несколько хвастливый тон, святой отец, но должны понять, что он чертовски счастлив. Это первая его крупная профессиональная победа... Ему грозит повышение по службе, хотя он не успел и ног согреть в этом проклятом захолустье, где он, откровенно говоря, чувствовал себя, как муха в пахтанье... Ах, черт возьми, вот и не верь той цыганочке, которая ему после окончания гимназии сказала: «Ты, паренек, родился под счастливой звездой». Кстати, не подумайте, что начальник участка, находясь на службе, позволил себе выпить. Он трезв, как этот месяц, который глядит в замерзшее окошко. Пожалуйста, убедитесь, настоятель. Пожалуйста, барышня... Вы не можете себе представить! Господин Флорийонас сегодня ночью, пригнав в участок этого еврейчика, катался в сугробе вместе с полицейской кобылой. Не от усталости. Нет! От чистой радости. Как хорошо, когда человеку везет! Господи, как хорошо!.. Вы уж не волнуйтесь, ксендз-каноник, дай боже побольше таких бед, у которых счастливый финал.

— Не может быть. Кошмар! Я не верю. Ведите меня к Алексюсу, — просипел настоятель, потеряв терпение, но Флорийонас крикнул:

— Никоим образом. Вы можете простудиться, Тарулиса приведут сюда. Его мои ребята уже согрели. Пурошюс!.. Бегом марш!

Вот когда Пурошюс захотел сойти с ума. Вот когда!.. Но рассудок не повиновался. А рассудка не слушались ни руки, ни ноги. Пурошюс стоял, как вкопанный, и господин Флорийонас удивился, когда это его сподвижник успел надраться.