Радуга

Господи, но почему так не хочется вставать с полу, выходить на мороз, почему так тянет забраться под теплую перину к этой проклятой ведьме, которая пахнет полынью? Почему сопение насморочного Габриса так приятно? Господи, а может, еще повременить, пока у ребенка насморк не пройдет? Вдруг за это время выяснится, кто же этот дьявол, который по ночам в окна стреляет? Может, Флорийонасу и в дальнейшем будет сопутствовать удача и он обнаружит преступника на радость всем господам и к печали всех босяков Кукучяй? Стоит ли накладывать на себя руки из-за Алексюса и Гирша? Ну, выпорют их, поколотят, потом посадят... Еще и отпустить могут, если улик не хватит. Пурошюс на суде публично, перед всем кукучяйским людом, откажется от своих показаний. Заявит, что из зависти донес на Алексюса. А Гирш пускай сам выкручивается. Тесть у него богатый. Он может хоть теперь подкупить Флорийонаса. Нет, черт возьми! Ведь все так, так, так! Нет тут никакой трагедии. Еще можно все исправить да всласть посмеяться над Флорийонасом. Господи, ведь не зря твоя всемогущая церковь грозит самоубийцам геенной огненной! Зачем искать смерть, если можно часок или денек-другой пожить? Кто знает, чем все обернется? Кто знает. Ведь могут и большевики явиться, чтоб всех буржуев перерезать, и Тамошюс Пурошюс, чего доброго, за умерщвление двух полицейских и убийц может получить похвальную грамоту от власти босяков или хорошую службу с приличным жалованьем? Тьфу! Слава тебе, ангел хранитель, что вовремя просветил Пурошюса. Он еще останется мыкать горе в сей юдоли плачевной, пока господь бог сам не призовет его по-хорошему или наоборот. Неважно. Главное, чтоб скоропостижно...

— Тамошюс, чего ты вздыхаешь да плюешься?

— Не твоим куриным мозгам понять.

— Иди спать. Ради бога...

И опять захрапела... Ну погоди ты, сонная тетеря! Тамошюс тебе еще покажет, что он может, вернув в семейном убежище себе доброе настроение и бодрость. Попробуй только возразить или пихаться... Тут же схлопочешь кулаком под бок. Тут же твой Тамошюс напомнит тебе слова отца церкви святого Павла, которые викарий в прошлом году огласил с амвона: «Женщины да будут преданы мужчинам, как господу, потому что мужчина — глава женщины, как Христос — всей церкви!» Пурошюсу нужен второй ребеночек. Хоть плачь, нужен, ради Габриса. Господи, скажи — да или нет?

И вдруг свершилось чудо. Засверкали серебреники Пурошюса. Засияли. Изба наполнилась светом через окошко, словно сама луна, спустившись с небес, прильнула к стеклу.

— О, господи! — охнула Виктория.

— Что за черт?

Но было уже поздно. В дверь вместе с облаком пара влетели Микас и Фрикас, а вслед за ними — сам Флорийонас Заранка.

— Ни с места! Вы арестованы, господин Пурошюс!

— Не может быть. Не шутите, господин начальник. Я-то еще ни глотка не принял.

— Что делаешь?

— Готовлюсь к ночной ловле рыбы. Подо льдом.

— Любопытно. А зачем тебе столько денег?

— На блесну и на грузила.

— Первый раз слышу. Любопытно. Расскажешь в участке. Я тоже люблю рыбную ловлю.

— Для этого надо собственное серебро иметь, господин начальник. А я к вашим услугам. С удовольствием! Виктория, побереги мое имущество, пока я из участка не вернусь.

— Простите, уважаемая. Не утруждайте себя. Мы это серебро забираем как вещественное доказательство, что ваш муж, господин Пурошюс, государственную валюту использует не по назначению.

— Впервые вижу, господин начальник, что со своими деньгами человек не волен поступать, как хочет.

— Закон есть закон. Монеты чеканят для людей, а не для рыб, господин Пурошюс.

— Тогда простите. Я зажгу свет и сосчитаю их перед лицом своей жены, госпожи Виктории и уважаемой полиции, чтобы они не потерялись в вашем кармане.

— Напрасные усилия, господин Пурошюс.

— Отнюдь нет, господин Заранка. Ваш братец, светлой памяти господин Юлийонас еще при жизни учил меня не доверять людям даже в форме.

— Можете сосчитать. Но ваш сыночек может проснуться. Будет нелегко распрощаться.

— Не волнуйтесь. Он уже не маленький. Он все понимает и отличает виноватых от правых, полицию от разбойников. Пускай хоть раз увидит своего отца счастливым и богатым.

— Finita la comedia[28], господин Пурошюс!

— Кому комедия, а кому трагедия. Как выразился бы... Кто моему сыночку сегодня утром свежей рыбки из реки Вижинты принесет, вы подумали, господин начальник?

— Оставьте ему те пять литов, которыми я наградил отца за хорошую работу.

— Премного благодарен.

— Это я благодарен. Чертовски интересно жить, господин Пурошюс. Я уже не жалею, что послушался посмертных советов своего братца и добровольно явился в эту проклятую глушь.

— Не взобравшись на кобылу, не говорите гоп, господин начальник.

— Зря рта не разевай.

— Мой рот, мне разевать. Не ваша забота, откровенно говоря. Лучше свои зубы берегите.

Пурошюс добился своей цели. Флорийонас подскочил к нему и ударил по лицу. Пурошюс нарочно грохнулся навзничь и все серебро рассыпал по полу, лишь три монетки зажав в кулаке... Их и швырнул украдкой в кровать Виктории, когда, вскочив на ноги, принялся поносить Флорийонаса... Все же хоть кое-что для Габриса...