Радуга

В самый разгар пира, когда Горбунок уже дал команду Розалии бежать к Альтману и поменять царское золото на сметоновское серебро, а господину Канапецкасу — к себе на почту и отправить телеграмму в Гаргждай, что кукучяйским работягам, проливающим пот да кровь, посланы перевод на триста литов, и душевный привет от поминальников по барану Анастазаса, и пожелание побыстрее всем кормильцам целыми и невредимыми вернуться домой, выиграв сражение против Урбонаса и достроив шоссе до самой Клайпеды, с полными карманами денег и с резвыми жемайтийскими бесенятами на поводке, чтобы всем шальным бабам, а особенно Розалии, всего хватило для полного счастья... И в эту-то минуту открылась дверь избы Кулешюса, а сапожник запнулся на полуслове. Из темноты сеней вошел дьявол в фуражке с красным околышем, в господина Мешкяле облике. За ним — Микас и Фрикас, а за теми — Анастазас и Дичюс.

— Это что за бабье сборище? — спросил господин Мешкяле, напустив суровый вид.

Горбунок — ни бе, ни ме. Ответила Розалия:

— Поминки по черту рогатому празднуем, господин начальник. За ваше мужество пьем. Пожалуйте в нашу компанию!

— Любопытно, на чьи шиши пируете, значится?

— Той самой ведьмы, которая вас, господин начальник, подловила. Неужто госпожа Эмилия ничего вам не передала, между нами говоря?..

— Прикуси свой пьяный язык.

— Это не твой участок, Балис! Это хоромы моего друга, господина Кулешюса. Запаситесь вежливостью, ежели господь бог умом обидел. Раз не желаешь сесть с нами за стол, могу и на дверь показать.

— Я те покажу! — позеленел Мешкяле.

— Ты мне покажешь, я тебе покажу, а куда нашим детям глаза со стыда девать?

— Замолчи, старая шлюха!

— Ты моим кумом не бывал, меду из моего улья не брал. Почему напраслину возвводишь, кавалерист? — покраснела Розалия и вдруг, засунув клетчатый платок с золотом за пазуху, закричала: — Зову всех в свидетели. В суд подам на этого клеветника да распутника.

— Вон из моего дома, чтоб духу вашего тут не было! — заверещал Горбунок, вытаскивая головешку из печи, но пришельцы первыми подскочили к Розалии. Будто пять свирепых волков одну овцу обступили.

— Отдай, что не твое! — сказал Мешкяле.

— Отдай, сука! — вторил Анастазас.

— А что мне Умник Йонас скажет, когда домой вернется да своего добра не обнаружит? Может, он тебе письменное завещание оставил, начальник, или телеграмму дал из Гаргждай, что с этих пор ты наследник имущества его бабы? Господин Канапецкас, засвидетельствуй.

Но Канапецкаса уже не было. Канапецкас как сквозь землю провалился. А господин Мешкяле больше не давал себя втянуть в глупую перепалку. Господин Мешкяле полез за пазуху Розалии, куда на его глазах опустился клетчатый платок с золотом Фатимы. Микас и Фрикас руки ей заломили, Анастазас и Дичюс в волосы вцепились.

— Иисусе, дева Мария! Женщины, ратуйте! Кукучяйская полиция и шаулисы сбесились! Насилуют! — завизжала Розалия и что есть силы поддала коленкой Мешкяле в корень живота, точь-в-точь как кайзеровскому вахмистру в германское время, который ее, пятнадцатилетнюю, прижал было к стене в овине...

Попала в цель. Согнулся господин Мешкяле в три погибели...

— Вот змея, значится...

— Зигмас, чего ждешь? Хватай свой капитал! — крикнула Розалия, которую четверо мужиков водили с открытой грудью то вправо, то влево.

Зигмас будто хорек метнулся к ней, выудил клетчатый платок из тетиной груди. Беда только, что не очень-то далеко убежал. Мешкяле, спохватившись, цапнул его за ноги да на пол повалил:

— Ребята, сюда! Все!