Радуга

Лишенные других источников и возможности, к сожалению, дополнительно опросить г‑жу Шмигельскую, мы склонны присоединиться к твердому убеждению г‑на Мешкяле, что это смуглое страшилище, набросившееся поздней летней ночью на несчастную купальщицу, был не кто иной, как лабанорский цыган Мишка, сознательно выполнявший задание «Товарищества Фатимы»: любой ценой лишить рассудка намеченную жертву и, воспользовавшись случаем, удовлетворить свой низкий половой инстинкт (чего больше желать от цыгана, тем паче — конокрада!). Не случайно, едва только г‑н Мешкяле начал на месте преступления вникать по долгу службы в суть данного бесстыдно насильственного акта, дабы незамедлительно привлечь его организаторов к уголовной ответственности, все три «пайщика товарищества» прибегли к вышереченной беспардонной выходке: среди бела дня, призвав на помощь половину табора, нагрянули в городок и, созвав огромную толпу местных зевак к убитому бешеному барану, устроили митинг, пытаясь дискредитировать начальника полиции в глазах широкой общественности, дабы на суде он был лишен морального права обвинять других, поскольку был бы обвинен сам. Случай беспрецедентный не только в Кукучяйской волости, но и во всем Утянском уезде! Вот почему мы смеем, господин начальник уезда, обратить ваше высокое внимание на весьма красноречивый факт: самый старший и коварный член тройки вымогателей Блажис в этой рискованной акции непосредственного участия не принимал. Вместо себя он прислал свою засидевшуюся в девичестве дочку, которую уже пятнадцатый год не может выдать замуж, являясь наиболее известным во всей Аукштайтии сватом. Микасе Блажите, живой портрет отца, только лишенная его ума и языка, тщетно пыталась доказать толпе, что падаль бешеного барана принадлежит кукучяйскому старосте г‑ну Тринкунасу, таким образом надеясь отомстить его сыну Анастазасу, который, оттолкнув в амбаре Блажисов и ее похотливое тело и мерзкую душонку, решил найти интеллигентную жену в пашвяндрском поместье. Когда не удалось очернить этого благородного, славящегося своею добродетелью мужчину, Микасе Блажите бросилась в другую крайность и стала хвастаться, что получила в подарок племенного быка от одного известного человека за одну надежду на ее руку; это, разумеется, вызвало лишь хохот, поскольку каждый понимает, в какие безнадежные высоты она метит и насколько безнадежны усилия ее папаши уесть начальника кукучяйского участка г‑на Мешкяле, который, кстати, после опроса г‑жи Шмигельской, тем паче став после ее трагической смерти законным опекуном пашвяндрского поместья по завещанию графа Карпинского (см. нижеприведенную копию данного документа «Дело Фатимы, приложение № 2»), имеет серьезные основания возбудить уголовное дело против Блажиса за незаконное вымогание вышеупомянутого племенного быка по кличке Барнабас от психически пошатнувшейся вдовы, а также обжаловать все подписанные в тот период ею документы, расписки и акты, не говоря уже о непосредственной ответственности Блажиса, как одного из троих подозреваемых, покусившихся не только на опекаемое г‑жой Шмигельской имущество, но и на ее тело, рассудок и даже жизнь. (Более четкое мнение об этом выдающемся мошеннике и рецидивисте можно составить после прочтения нижеприлагаемых показаний благонадежных свидетелей — «Дело Фатимы, приложение № 3».)

Вот когда мы, подойдя к апогею вереницы рассматриваемых преступлений, считаем, что обладаем моральным правом влезть в шкуру преступников — заговорщиков и спросить себя — что бы мы сделали на их месте, оказавшись перед перспективой каторжной тюрьмы да еще выставив на митинге себя на посмешище, вместо того, чтобы морально уничтожить своего смертельного врага г‑на Мешкяле, который, узнав об этом событии, ничуть не растерялся, а тотчас же энергично арестовал сердце этого преступного товарищества Фатиму Пабиржите и, приказав своему помощнику г‑ну Гужасу охранять ее как зеницу ока, снова отбыл в Пашвяндре продолжать опрос г‑жи Шмигельской?..