Радуга — дочь солнца

— Продолжать! До каких пор? А время не ждет. Вагоны в мостокотельном стоят голые, а мы ни с места. Мне Реудов покоя не дает. Каждый день ходит. Все спрашивает, когда стальная рубаха будет готова. Грозится паровоз на ремонт остановить, если через три дня бронь не дадим.

Александр Иванович ждал, когда Иван выкричит все, что наболело у него на сердце.

— Может быть, митинг соберем? — предложил Алексей Миронов.

— Митинг не поможет, — отрезал Александр Иванович.

— И все-таки мы должны обращаться к народу, — сказал Миронов и устремился в разливочный пролет, где канавщики затеяли какой-то спор. Слышались их громкие голоса.

— Иди-ка сюда, горячая голова, — Александр Иванович потянул за собой Ивана.

Они вышли на эстакаду. Иван встал лицом к ветру, а Александр Иванович навалился грудью на ржавый барьер и смотрел на площадь, заваленную огромными штабелями дров. Иван тоже посмотрел в том направлении и увидел в конце дровяной площадки шлаковый отвал, где он несколько раз пробивал стальные листы.

— Вот что, — сказал Александр Иванович. — Придется идти на поклон.

— На какой поклон? К кому?

— К Гофману. Надо попытаться и из него извлечь пользу.

— К Гофману, говоришь? — переспросил Иван и так сжал зубы, что у него побелели скулы.

— Да подожди ты, выслушай.

— Значит, я должен предать революцию и вступить в переговоры с международным империализмом.

— Выслушай, говорю. Когда припрет, к кому угодно пойдешь, не только к Гофману. А нас сейчас так приперло, что дальше некуда. Думаешь, мне легко решиться на этот шаг? Но пока не исчерпаны все возможности, сдаваться не будем. Вот так, Иван.

Иван понял, что спорить бесполезно, но еще долго не мог успокоиться.

2

Чуть не каждый день Алексей Миронов выдвигал какую-нибудь новую идею. Разные его проекты, один другого фантастичнее, находили горячую поддержку молодежи. Миронов брался и за организацию народного дома, и за сочинение обращения к населению земного шара, в котором призывал развернуть борьбу за победу всемирных Советов.

Не все удавалось. Но одна его идея — превратить пивную, что стояла возле дороги недалеко от заводских ворот, в книжную лавку — удалась блестяще. Лавка почти всегда была набита битком. Торговала миловидная девушка в кумачовой косынке. Когда ревел гудок, в лавочке дребезжали стекла, а девушка закрывала глаза и затыкала уши. Алексей забегал сюда каждый день. Отбирал литературу, отвечал на вопросы, а иногда, бледный, с горящими глазами, произносил страстные речи.

Пивная была арендована у Глотова. В кладовой, куда вела низкая, обитая цинком дверь, оставались пустые бочки. Во время собраний бочки выкатывались, и приходящие садились на них — по двое на каждую. Приказчик, приехавший за бочками, попал как раз на одно из таких собраний и был отправлен ни с чем.

На следующий день в лавочку пришла Марина.

На длинной стойке с краю лежало несколько толстых книг, оставшихся после французов. Их никто не читал, и лежали они на виду, вероятно, с единственной целью придать лавочке солидный вид. Марина наугад раскрыла книгу, оперлась о стойку и стала читать. Холодные страницы пахли бумажной пылью.

«Древняя Греция дала Сократа, Аристотеля, Платона, Софокла, Эсхила, Фидия; Италия дала Данте, Микеланджело, Леонардо да Винчи; Франция — Вольтера, Руссо, Виктора Гюго; Германия — Гете, Шиллера; Англия — Шекспира и Байрона; Россия пришла после других, — потому что начала жить исторической жизнью позже других, — но она уже успела дать только за один девятнадцатый век Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского — четырех художественных титанов девятнадцатого столетия. Чего же нельзя ожидать от нее в будущем?»

Марина задумалась. Алексей через плечо заглянул в книгу. Глаза его щурились. В протертое окошко бил яркий свет. От волос девушки шел тонкий, едва уловимый запах.

— Читаете или для виду? — спросил он, показывая на французский текст.

Марина посмотрела на него и ничего не ответила. Но это нисколько не обескуражило Алексея Миронова. У него уже зарождался очередной план. Наморщив лоб, он прошелся вдоль стойки. Сосновые половицы тонко поскрипывали. За окном серела заводская стена. Мимо тащилась колымажка с углем. Старый татарин с висячими усами сидел на передке, поставив на оглобли ноги. Миронов дождался, когда колымажка заедет в ворота, и повернулся к Марине. Она оперлась на другой локоть, чтобы было удобнее, и продолжала читать.

Миронов проворно подкатил пустую бочку:

— Садитесь.